Невил Шют, творец бестселлеров

Не в том суть, что рецепт плох или что прицел на создание бестселлера сам по себе ущербен. В бестселлеры может выйти и книга-веха вроде набоковской «Лолиты», и просто добротное литературное произведение, как «Поющие в терновнике» Колин Маккаллоу или многие книги Шюта, и весьма серенькая беллетристика («История любви» американца Э. Сигала), и вовсе расхожее чтиво. Настораживает то, что бестселлер можно как бы «рассчитать», «сделать» и получить результат, в литературном плане совпадающий — при всех явных достоинствах бестселлера и при всей парадоксальности и невероятности такого сближения — с характерным воплощением метода социалистического реализма. Это сходство, в основе которого лежит «рецептурный» принцип, уловил автор анонимной рецензии на «Город как Элис», помещенной 16 июня 1950 года в литературном приложении к лондонской «Тайме»: «Мистер Шют со своими высокими нравственными целями и счастливой развязкой, возможно, напомнит нам автора дидактических романов XIX века или нынешнего русского советского писателя, который видит свою задачу скорее в том, чтобы «улучшить» действительность, нежели в том, чтобы честно ее показать». Воистину неисповедимы пути писательские. Невил Шют писал о том, о чем хотел, однако принимал во внимание законы книжного рынка и психологию массового читателя. Он работал не то чтобы по рецепту, отнюдь, но менял эстетическую установку в зависимости от того, как рисовал себе дальнейшую судьбу своего детища. Здесь он обнаруживал тот же трезвый подход, что и в других случаях жизни. «Порой мне сдается, что при создании книги автору приходится исходить из самого главного решения: пишет ли он для собственного удовольствия или на потребу блике? Если вы пишете для собственного удовольствия, вы возможно, сотворите шедевр, каковой студенты будут изучать и через тысячу лет; но не спешите ругать публику, если она не пожелает тратить на него деньги при вашей жизни, поскольку вы ведь и писали его не для того, чтобы доставить ей удовольствие».

Можно с большой долей уверенности утверждать, что Шют знал себе цену как писателю и, не обольщаясь на собственный счет, такой подход к творчеству рассматривал как отвечающий природе и возможностям своего дарования. Как его коллега англичанин Грэм Грин разделяет свои романы на «развлекательные» и «серьезные», так и Невил Шют делил произведения на написанные им для публики и написанные для себя; приступая к очередной книге, он заранее знал, в какую из двух категорий она предназначена.

У Грина с этим делением возникали несообразности: «развлекательные» сочинения вошли в число тех серьезных, в кавычках и без, что составили признанный гриновский канон. Так было с «Доверенным лицом» (1939) и «Нашим человеком в Гаване» (1958). У Шюта многие романы, писавшиеся для себя и рассчитанные на коммерческий провал, скажем, «Сдвиг по фазе» (1951) или «На берегу», также попадали в круг бестселлеров и начинали конкурировать с «Крысоловом» (1942), «Пасторалью» или «Городом как Элис». По складу таланта и в силу эстетических вкусов Шют тяготел к социально-психологической прозе с выраженной фабульной основой, а не к углубленному аналитическому письму. Как писатель он сложился и обрел свою манеру еще до войны и, начиная с первого коммерческого успеха, романа «Одинокая дорога» (1932), выпускал книги, написанные примерно на одном и том же добротном беллетристическом уровне. Однако если Шюту что-то по-настоящему удавалось, то удавалось крепко и бесспорно. Две таких творческих удачи, имевшие в свое время огромный успех и, думается, ни в коей мере не устаревшие морально — напротив, сегодня, может быть, звучащие еще актуальней, чем в год выхода,— сейчас перед вами.

***

Средневековый сказочный сюжет о Крысолове из Гаммельна, который, наигрывая на дудочке, сманил и увел из города детей, после того как горожане отказались выдать награду, обещанную за изведение крыс, не раз с тех пор возникал в литературе, причем в разных, подчас весьма далеких от первоначальной схемы, вариациях и литературных «одеждах». Из русских писателей первой половины нынешнего столетия его, например, разрабатывали Марина Цветаева в поэме «Крысолов» и А. Грин в одноименной новелле. Невил Шют дал свою интерпретацию сюжета, вероятно, наиболее отвлеченную от канонического из всех имеющихся, переосмыслил легенду в совсем иных нравственных категориях; какую именно и как переосмыслил — это читатель поймет, прочитав роман.

Сюжеты подобного типа, как правило, складываются и оформляются в смутные времена потрясений, кризисов, углубления социального неблагополучия. Роман Шюта создавался в годы второй мировой войны и на материале войны. Это Франция, захваченная фашистской Германией.