Невилл Чемберлен

Помимо работы, которой не уменьшалось, Невилл в основном читал и изучал природные особенности острова. К 1893 году островная жизнь наконец стала как-то обустраиваться. Его дом был достроен, он сажал в саду кокосовые и фиговые деревья. За тем, чтобы он нормально питался, был здоров и не переутомлялся, присматривала супруга его белого управляющего плантациями миссис Ноулс, хотя Невилл, как капризный ребенок, от заботы уклонялся: «…если она вздумает нянчиться со мной, то об этом пожалеет». Но, к сожалению, через некоторое время она скончалась от тропической болезни прямо у него на руках. Удачи чередовались с неудачами так часто и так причудливо, что пребывание Чемберлена на острове было сродни опасному аттракциону, где захватывающий дух взлет перемежается с головокружительно пугающим падением.

Таким же противоречивым становился и его характер. Из-за отсутствия собеседников его круга он огрубел, ведь большую часть времени он проводил среди туземцев, а лучшими его друзьями стали кубинские собаки, Дон Жуан и Чип. Первого кто-то отравил, а второй, по выражению Невилла, был «страшен, как смертный грех», но все равно — хороший пес. Однако при всей этот наносной грубости, в основном проявлявшейся в его переписке, он лично лечил заболевших негритят средствами из своей домашней аптечки. Для них же он выстроил школу, а их родителей, его рабочих, отучивал от пристрастия к самогону, который гнали все подряд из подручных растений. В 1944 году Фейлинг писал[47], что дети тех туземцев, которые работали у мистера Чемберлена, до сих пор вспоминают его имя с благословением. Да и заезжавшие на Андрос гости отмечали изменения в поведении местных аборигенов[48].

С уверенностью можно констатировать, что социальная деятельность на Андросе удалась 25-летнему Невиллу Чемберлену лучше, чем бизнес. Если первый урожай сизаля все-таки появился, то рабочие, срезавшие листья машинами, привезенными из Британии, срезали их слишком коротко, и для переработки в волокно листья эти не годились. Ту же немногую часть, что все-таки удалось переработать, американские покупатели приобретать отказывались, так как волокно было слишком толстым и коротким. Ко всему прочему остатки первого урожая уничтожил пожар в конце 1895 года, из-за которого чуть не сошел с ума управляющий мистер Ноулс, и без того тяжело переживающий смерть жены.

Чемберлен на чудо уже не надеялся и честно писал отцу в январе 1896-го о том, что, скорее всего, новый урожай будет ничтожным, если вообще будет. Джозеф же отступать от своего плана не хотел и напоминал сыну девиз их семьи «Je tiens ferme» («Я стою твердо»; фр.). Но твердо стоять на земле, которая в принципе не предназначалась под выращивание сизаля, было очень трудно. К лету 1896 года это стало совершенно очевидным. Чемберлены потеряли порядка 50 тысяч фунтов в этой авантюре. Невилл предложил провести на Багамах еще десять лет, чтобы все-таки добиться результата, но старший Чемберлен наконец внял голосу рассудка и такой жертвы от сына не принял. В марте 1897-го младший Чемберлен прощался с Андросом, жители рыдали, по его собственному признанию, благодаря его за школу, банк, их новую жизнь. Сам же Невилл был опечален не только провалом своей миссии и огромными убытками, которые понесла семья, но и тем, что «мои люди снова вернутся к их прежней безрадостной жизни».

Тем не менее подобные колониальные проблемы теперь должны были куда больше занимать Джозефа Чемберлена, который получил портфель министра по делам колоний. И первое, что сделал старший Чемберлен, учредил, в том числе и на собственные деньги (а не только на средства из бюджета), Лондонскую школу гигиены и тропической медицины, вдохновленный рассказами Невилла, на собственной коже испытавшего, что такое укусы багамских насекомых и ожоги ядовитых растений. Белые колонисты гибли от малярии и других местных заболеваний, к тому же царившая в колониях антисанитария не способствовала повышению уровня жизни. Джозеф перенес свой опыт лорд-мэра Бирмингема в данных вопросах на новое колониальное поле игры и выиграл. Даже его противники признавали, что он знал, как эффективно улучшить здравоохранение, и ему это удалось[49]. И теперь из «нашего Джо» регионального масштаба он стал «нашим Джо» для всей Британской империи.