Невинная девушка с мешком золота

Слёзы катились по румяным ланитам, перси сотрясались, сажа с ресниц размазывалась по лицу.

Несчастный, вглядываясь в зеркальце, вдруг понял, что давно уже не любуется работящей возлюбленной, а любуется уже исключительно собой и озабочен единственно своей внешностью

«У меня уже и мозги бабьи делаются», — обречённо понял он.

Вот почему рыдал атаман.

К счастью, его никто уже не слышал — спутники спали, набираясь сил перед завтрашней дорогой, только привязанный к дубу синьор Джанфранко задумчиво кружил вокруг ствола, не пытаясь освободиться.

Они даже не побоялись развести костёр на открытом месте. А чего бояться? Коли и подойдут лихие люди, так от лихости их ничего не останется, когда узрят тело в окровавленной одежде и с корчагой вместо головы.

— Подойди, — еле слышно просвистела корчага.

Атаман, всхлипывая, приблизился.

— О чем плачешь, девочка? — спросил итальянец.

— Я не девочка... — чистосердечно признался Лука.

— Ах, вот в чём дело! — странно прозвучал смех мудреца. — Не беда. Не ты первая, не ты последняя, аморе — страшная сила... Только не проси меня вытравить плод — я и без того достаточно зла натворил... Ничего страшного, коли младенец родится чёрным...

От гнева мозги атамана обрели утраченное было мужество.

— Говори, да не заговаривайся! Мужик я, не хуже прочих! И Тиритомбе нипочём бы не поддался: он ведь мне боевой товарищ, хоть и лелеет преступную надежду. Дышло ему тележное в самые эмпиреи, а не тело моё белое!

— Бедняжка, ты обезумела от пережитого, — ласково молвил мудрец. — На рассвете я соберу в поле соответствующие травы, и ты снова станешь прежней весёлой Анитой...

— Я не Анюта, — буркнул атаман. — Меня Лукой кличут... И ешё неизвестно, кто обезумел...

Он сел у ног итальянца и рассказал ему всё — начиная с неудачного похода в разбойники...

...Есть сказочка про весёлый горшок на ярмарке: всякий, кто брал его в руки, начинал безудержно хохотать. А вот хохочущего горшка никто пока не видел, кроме бедного Луки. Ведь мало не раскололся горшок-то!

Просмеявшись, волшебник сказал:

— Жаль, что не слышал твоего повествования славный мой земляк Джанни Бокаччо. Уж он из этого сочинил бы такую новеллу, что всем попам сделалось бы тошно! Ну и учудила же мона Лукреция! Всё-таки она первоклассная ведьма, что ни говори! Ну да утешься. Я тебе помогу. Хрящик мы позаимствуем из твоего же носа: ведь красота в разбойнике не главное. Кожу для мошонки бережно срежем опять же с твоего же зада, а за тестикулы сойдёт пара желудей от нашего гостеприимного дерева... О, это будет триумфом хирургии!

— Ты мне чего предлагаешь, глиняная твоя голова? — подскочил атаман.

— Не тревожься, ты ничего даже не почувствуешь, усыплённый маковым молочком. Я отделю твою прекрасную грудь от тела столь аккуратно, что не останется и следа, а на её место мы вживим курчавые волосы...

— Нет. так я не согласен. Мне бабушка иное обещала...

— Так она же обычная ведьма! Она на тебя наложила примитивное заклятие с помощью особого отвара. Я же, как подлинный учёный, не признаю никаких чар, а надеюсь лишь на свою верную руку и свободную мысль! Завтра же и приступим!

Лука схватился за низ живота. Нет уж, лучше честная журавушка, чем какие-то жёлуди с носовым хрящиком! И с журавушкой половина народу живёт!

— Нет, я лучше кротко упаду бабушке в ноги. Тем более что она сказала: мол, когда совсем припечёт...

— И припекало? — заботливо спросил мудрец.

— Сто раз! — вздохнул Радищев.

— Значит, припекало, да не совсем, — вздохнул Джанфранко. — Ладно, не отчаивайся и терпи. Всё равно после такой операции тебе пришлось бы отлёживаться всё лето, а нам следует спешить. Боюсь, как бы Синяя Борода не навредил той девушке...

— Да кто он такой?

— Моё изделие, — тоскливо свистнул горшок. — Синяя Борода есть гомункул, только механический. Я, бамбина, на какое-то время отвлёкся от миросотворения, которое мне порядком поднадоело, и затеялся построить для детей такой городок, в котором жили бы персонажи разных сказок, но все подряд весёлые и добрые, в отличие от своих прототипов. К сожалению, проклятый Чезаре Борджа снова пристал со своими дурацкими выдумками, и я успел воздвигнуть только замок Синей Бороды. Бедный автомат, видимо, совсем разладился от сырости... До меня доходили ужасные слухи... Да что автомат! Весь этот несчастный мир у нас на глазах разрушается! И он похоронит нас под своими обломками... Может, это и к лучшему...

В неверном свете костра Лука увидел, как по глазурованному боку корчаги катится то ли слеза, то ли предутренняя роса.

— А ключ? Клавикула твоя? — спросил он.

— Ключ... — задумался итальянец. — Ключ, верно, был... К чему же он был? Неужели это осталось в моей отсечённой голове? Нет, вспомнил! Вот он для чего: чтобы всякий, открывший запретную дверь, оказался в надлежащее время в надлежащем месте!

— И что тогда?

— Ну... я не знаю. Возможно, что и этот механизм пострадал от времени... Тогда я уж и не знаю, что делать!

— Так ты же сам всё это учинил! — вскричал во гневе Лука. — С тебя и спрос! Твой и ответ!