— Видишь, Кудряшка? Ты снова на коленях. И пожелай я — откроешь рот и отсосешь, как миленькая. Еще и проглотишь все, что я тебе дам. Так разве ты не шлюха? — Он резал меня без ножа. Каждое слово впивалось в сердце, заставляя слезы катиться все сильнее. — Молчишь? Вот именно. Ты сама выбрала этот путь. И нечего строить из себя благородную леди, раз уж решилась раздвигать ноги за деньги.
Наконец, хватка в волосах ослабла, и я смогла опустить голову, чтобы больше не видеть равнодушного, холодного взгляда, в котором не было ни капли сострадания.
— Не тебе ставить мне условия. Ты — всего лишь моя вещь. И только мне решать, когда у тебя выйдет срок годности. Я определяю, когда ты будешь использована по назначению. Это ясно?
Закусила губу, чтобы не заплакать в голос. Я даже представить не могла, что человека можно было унизить вот так — просто словами и безразличием.
— Ясно… — едва слышно ответила я, боясь, что иначе экзекуция продолжится.
— Ты здесь только потому, что я так захотел. И если я предложил тебе что-то, то лишь потому, что это — знак моей доброй воли.
Сидя на полу, я видела, как Мороз обошел меня и направился к лестнице.
— Тебе стоит запомнить свое место, чтобы не было напрасных ожиданий. Иначе разочаруешься.
Холодные, равнодушные слова, после которых я осталась одна, на полу. Заплаканная и униженная. Опять.
18. Есения
Очередной урок от Германа оказался жестоким. Хотя могло быть и хуже — он мог бы заставить меня и правда сделать минет. А мог взять прямо там, мог воспользоваться условиями контракта…
Это я осознала, только когда слезы закончились, а сама я не смогла отогреться даже в горячем душе.
Так и лежала, завернувшись в одеяло, и дрожала. Стоило закрыть глаза, как я снова видела этот холодный, равнодушный взгляд, полный отчужденности и безразличия.
И никак не могла понять — как это могло сочетаться в одном человек. Я же видела, слышала его слова в детской. Неужели ту, другую сторону, он не показывал никому? Неужели никто не был достоин человеческого отношения?
Я этого не понимала…
Промаявшись полночи, задремала ближе к утру. Так что настроение у меня, естественно, на следующий день было поганое. Во-первых, к маме я так и не смогла отпроситься. Во-вторых, слова Германа меня очень сильно задели. В-третьих, мне и самой было гадко от того, на что я собиралась согласиться.
Поэтому когда мне принесли еду, а охранник заговорил со мной, я даже не сразу поняла, что он мне сказал.
— Что? — переспросила я.
— После завтрака велено вас отвезти в городскую больницу.
Я неверяще смотрела на того и не понимала — это очередная жестокая шутка от Германа? Решил меня так проучить? Или наказать?
— Это правда?
— Приказ хозяина.
— Точно? — еще раз переспросила я.
Мужчина посмотрел на меня, как на идиотку, но ничего не сказал. Только кивнул.
— Хорошо, — растерялась я окончательно. — Мне нужно минут, чтобы двадцать поесть и собраться.
— Машина будет ждать у ворот, — бросил скупо охранник и вышел их комнаты.
Наверное, я еще никогда так быстро не кушала. Да и собиралась я как метеор. Боялась, что вот-вот придет Мороз и посмеется. Скажет — ну что, Сеня, поверила, дурында такая?
Спускаясь вниз, я опасалась, что это окажется очередным наказанием или насмешкой. Но машина и правда ждала меня. И охранник тот самый стоял рядом. Он молча сел за руль, едва я подошла, и вот в этот момент я начала верить, что все это происходило по-настоящему.
В самом деле.
Но окончательно убедилась я, только когда автомобиль въехал во двор больницы.
— У вас час. Сбежите — будет хуже.
— Я поняла, — сдержанно ответила и быстро вышла на улицу.
Я была бы рада и десяти минутам. Настолько меня воодушевила поездка. В мыслях я даже успела подумать, что все-таки Герман не настолько плох. Он, конечно, тот еще отморозок, раз устроил вчера такое унизительное мероприятие мне, но… Но в итоге-то я была здесь!
А это было куда важнее. Если ему необходимо самоутвердиться за счет тех, кто слабее — да и черт с ним. Пусть. Главное, что он меня отпустил. А его обидные слова… Перетерплю.
Я находилась в таком приподнятом настроении, предвкушала встречу с мамой, что когда в регистратуре мне заявили о том, что такой пациентки у них нет, я даже не поверила.
— Перепроверьте, пожалуйста, еще раз. Она совершенно точно должна быть. У нее запланирована операция. Платная.
— Люд! — закричала девушка за стойкой. — Островская значится у нас?
Подошла еще одна женщина и задумчиво потерла лоб.
— Островская? Знакомое что-то. Погоди. Проверю.
Я нетерпеливо оглядывалась по сторонам. Заминка раздражала. Мне хотелось поскорее увидеться с мамой. А работницы напротив не торопились вовсе.
— Так вот же она. Мария Ивановна? — уточнила та, что подошла второй.
— Ага, — тут же кивнула я. — В какой она палате?
— Так ни в какой. В морге она. Тело еще не забрали.
— Что? — мне показалось, что я ослышалась. — Что вы сказали?
— Девушка, вы ей вообще кто?
— Дочь…
— Так вот, дочь. Умерла ваша мама. Уже три дня как. Что ж вы до сих пор то не приходили?
— Как это умерла? — онемевшими губами спросила я, чувствуя, как начинаю оседать на пол.