Кажется, кто-то подхватил меня под руки и куда-то усадил. Но я мало что соображала. В голове так и бились слова — в морге… умерла…
— Девушка, вы как себя чувствуете? — обеспокоенно спросила медсестра вроде бы.
— Лучше, — выдавила я.
Несколько минут мне понадобилось, чтобы хоть немного прийти в себя. Только после этого я смогла вдохнуть нормально и сфокусировать взгляд на регистратуре.
Поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к стойке.
— Скажите, а какова причина смерти? — тихо спросила я.
Люда посмотрела на меня с жалостью.
— Так у нее же опухоль была. Вот и… Лечить-то не лечили. И до операции не дошло дело.
— Подождите, а могу я поговорить с ее врачом?
— Да, он сейчас у себя должен быть. Второй этаж. Десятый кабинет.
— Спасибо…
Разговор с врачом прошел, как в тумане. По сути, он повторил то же самое, что мне уже сообщили. Но я никак не могла поверить в это. Ведь Карина сказала, что деньги перевела, что маму готовили к операции, что все будет вот-вот сделано. А врач… Врач говорил совершенно обратное!
Сестра не отвечала на звонки. Лишь сбросила скупое смс, что ей некогда сейчас со мной разговаривать.
Мама умерла, а ей некогда…
Финальной точкой стал тот факт, что, оказывается, Карине сообщили о смерти мамы сразу. В тот же день. Но она мало того, что ничего не сделала — не приехала, не позвонила, не озаботилась формальной стороной процедуры, она еще и мне не сообщила, хотя мы ведь разговаривали с ней!
И так больно стало от понимания, что я могла бы еще успеть поговорить с мамой хотя бы раз, если бы только знала… Я бы в ногах у Германа валялась, умоляя помочь ей, если бы знала, что сестра не стала этого делать. Да я на все была бы согласна!
Но было уже слишком поздно. Маму не вернуть, а я… Я могу лишь проводить ее в последний путь. И все.
По дороге обратно в дом Мороза я смотрела в окно, а в голове прокручивала каждый разговор с Кариной и пыталась найти момент, который упустила. День, когда все пошло не так. Пыталась понять, где я ошиблась.
И не находила. Не понимала. Не верила…
Только когда поднялась наверх и закрылась в комнате, слезы снова потекли по щекам.
Мамочка… Как же я перед тобой виновата, что не проверила, что упустила, что не спасла…
Душа болела, и, казалось, все вокруг потеряло свои краски. Даже когда дверь открылась, а на пороге комнаты появился Герман, я не отреагировала. Потому что было наплевать, что еще придумает этот человек. Сегодня я лишилась кое-чего гораздо важнее, чем гордость или чувство собственного достоинства.
Мне было все равно…
19. Герман
Девчонке снова удалось вывести меня из равновесия. И чем? Своей наглостью.
Нахалка. Ты подумай — решила ставить мне условия. Правда, ее бравада быстро испарилась, стоило лишь немного надавить.
Но отчего-то в тот момент вместо триумфа от того, что смог поставить очередного оппонента на место, я не испытал. Скорее, даже наоборот.
Появилось смутное ощущение, что надо остановиться. Уйти. Но вместо этого я лишь сильнее распалялся и злился. Злился, давил, высмеивал, напоминая о том положении, что занимала Есения в моем доме.
Потому что был разочарован. Ведь она согласилась. Она, мать вашу, согласилась на этот долбаный контракт, хотя я всерьез надеялся услышать отказ.
Горький привкус разочарования был отлично мне знаком. В моей жизни его было предостаточно. Я же на краткий миг допустил мысль, что повезло встретить действительно порядочную девушку.
Но нет. Она не просто согласилась — торговалась, ставя мне условия.
Так что неудивительно, что я практически сорвался. В последний момент все же ушел, решив не пороть горячку. В конце концов, наказывать лучше на трезвую голову со спокойным взглядом.
И утром понял, что поступил верно. Потому решил удовлетворить просьбу Есении, а затем… Затем я собирался спросить с нее по полной за свою милость. И когда закончил с делами, вернулся домой в некотором предвкушении. Вот только ожидал я увидеть совсем иное зрелище, а не то, что предстало передо мной — заплаканная девушка с отрешенным взглядом.
Несколько минут мы молчали. И меня не покидало странное чувство, что Есения меня даже не замечала, просто о чем-то тихо скорбела. По-другому это и не назвать.
Подойдя к ней, вынудил посмотреть мне в глаза. И едва не отшатнулся — столько боли было в ее взгляде. Даже мне, прожженному и циничному мудаку, стало не по себе.
— Что случилось?
— Мама… Умерла… — Что ж, это многое объясняло, пока девочка не добавила тем же безжизненным голосом: — Три дня назад…
А вот это оказалось неожиданным. Вроде бы ее матери собирались делать операцию. По крайней мере, мне доложили именно так.
Она выглядела, словно побитый котенок, которого не просто выбросили на улицу посреди грозы, а еще предварительно как следует проучили. В ней словно больше не было той жизни, что всегда ощущалась раньше. И мне бы наплевать — не мое это дело. Но в голове всплыла странная ассоциация с Аней.