Невинная для грешника

Всё это не имеет никакого значения, потому что мы с Марком – счастливы, и этого не изменить.

Неважно, что будет потом. Сейчас мы счастливы.

– Марта, это Марк? – мамин голос вытаскивает меня из тумана воспоминаний, а я киваю.

– Он, – улыбаюсь и машу рукой, а Марк идёт к нам плавной походкой, держа в руках букет белоснежных тюльпанов.

Для мамы. Это… так трогательно.

– И откуда вы, молодой человек, узнали, какие именно я люблю цветы? – подначивает мама и чуть-чуть краснеет, держа в одной руке пышный букет в крафтовой упаковке, а в другой – принесённые мной шарики.

– Интуиция, всего лишь интуиция, – пожимает плечами Марк и обнимает меня за плечи.

Когда… когда мы уехали тогда из дома Орловых, наверное, трое суток вообще на свет не выходили. Бурно мирились, заказывали еду прямо в квартиру, немножко ссорились, обсуждая совместное будущее.

Я знаю, что Марка пытались найти родители. Мать даже приходила к его дому, но по распоряжению моего принца злую ведьму даже не пустили на порог. Так и ушла, потоптавшись у входа, грустно понурив плечи.

Злюсь ли я на неё? Нет. Она, наверное, хотела лучшего для Марка, только это чуть не обернулось настоящей катастрофой. Марк лишился многого, уйдя за мной в новую жизнь: карьеры, родительских денег, семьи. Он сжёг мосты, оставляя прошлое за спиной.

Иногда ночью он кричит какие-то совершенно дикие вещи. О сумасшедшем доме, о детях, запертых в его стенах. О потерянном детстве. Тогда он просыпается в холодном поту и долго смотрит в пустоту впереди себя.

Я знаю, что с ним случилось в десять, Марк рассказал мне об этом. Тогда я рыдала до рассвета, пыталась понять: отчего люди такие жестокие. Почему? Но ответа так и не нашла. Потом мы сидели с Марком на полу, как тогда у дерева, сцепившись в объятиях, и дышали одним воздухом.

Наверное, так выглядит притирка? Узнавать о вкусах друг друга, мириться с неприятным дыханием поутру, учиться не сталкиваться в крошечной комнате, сосуществовать на одной территории, договариваться о выборе фильма на вечер и принимать общее, пусть и болезненное для кого-то, решение о поедании лука за ужином.

Такие мелочи – они ведь на первый взгляд совсем ничего не значат, но с каждым днём я узнаю их в Марке всё больше и больше.

Каким-то противлюсь, потому что нахожу в них своё отражение. Какие-то бесят, и я спорю, пытаясь доказать, что брошенная на полке крышка от тюбика зубной пасты – это вам не шутки! Но в Марке есть многое из того, чем искренне восхищаюсь.

Его сила.

Умение быть хорошим даже, когда для этого нет ни одной причины. Даже когда его душа в клочья, он помнит, что я люблю хорошо прожаренную с двух сторон яичницу. И он старается, делает её для меня, высовывая язык от старания, будто первоклассник над прописями. Такой милый.

Я снова витаю в облаках. Марк подталкивает меня к машине, о чём-то болтая с моей мамой. Помогает ей сесть на заднее сиденье, запихивает туда же жары – настоящий джентльмен. Не думаю, что у них сложилась бесконечная дружба, но они оба стараются. Ради меня?

– Мам, я с тобой, рядышком сяду, – пытаюсь пристроить сумку возле мамы, но там шарики и букет…

– Нет уж, мне здесь и одной тесно, – усмехается мама и жестом велит мне усесться рядом с Марком.

Мы едем к нам домой. Мама рассказывает, какие чудесные женщины лежали с ней в клинике, как она полюбила их, а кое с кем даже собирается встретиться на досуге. Она преисполнена воодушевления, а ещё сообщает, что ей на почту уже пришло несколько корейских текстов, и она не может дождаться, когда сможет сесть за работу.

И такое счастье на меня накатывает, такая лёгкость. Я сжимаю руку Марка, я держу её крепко. Переплетаю наши пальцы, смотрю вперёд себя, и тепло под кожей расплывается.

А на вечер Марк заказывает столик в ресторане. Мама надевает своё лучшее платье, вертится перед зеркалом, прихорашивается.

– Ты знаешь, а он весьма неплох, – вдруг говорит и обнимает меня. – Даже если у вас не выйдет сказки на всю жизнь, это нестрашно. Страшно, если так и не испытаешь любовь, которую сможешь вспоминать всегда.

В её глазах грусть, и мне кажется: она снова думает об отце. Её боль не излечишь, нашу потерю не восполнишь. Но мы пытаемся.

– Я люблю тебя, мама. Хорошо, что ты у меня есть.

Эпилог 2 Марк

– Марк Романович, можно вас на пару слов?

Иванна Станиславовна улыбается мне безмятежно, но в глазах сталь.

Мы только что закончили ужин в итальянском ресторане “Капрезе”, мама моей Марты весь вечер казалась спокойной и расслабленной, но сейчас у неё явно ко мне какое-то дело появилось.

Марта прихорашивается в дамской комнате, а мы с Иванной Станиславовной прячемся в тёмном углу возле гардеробной.

Дыхание Иванны Станиславовны становится тяжелее, а я боюсь, что её сердце снова сбоит.

Чёрт, я действительно волнуюсь об этой женщине. Чужой по сути.

Чудеса.

– Что-то успело случиться? – спрашиваю, но Иванна Станиславовна лишь озирается по сторонам, а убедившись, что никого рядом нет, наклоняется ко мне и говорит:

– Я знаю, что моя операция не проходила по квоте.