Невинная для Лютого

Упоминание Лютого стёрло расслабленную улыбку с моего лица. Я вспомнила, что битва ещё только начинается. Я невеста врага и вынуждена делать вид, что люблю этого подонка.

Прихлёбывая какао, размышляла о том, как мне эту “любовь” демонстрировать? Недостаточно преданно заглядывать в глаза, не хватит просто видеть на руке улыбающейся куклой. Мне придётся узнать этого человека. Отставив опустевшую чашку, я спросила у Марии:

— Скажи, а Лю… Лё… э-э-э…

Я хотела произнести его имя, но это было настолько же странно и неестественно, как нежно обнимать и целовать каменную статую. Но мне придётся пойти на это. Тут я вспомнила прозвище, которое дала Лютому женщина-врач, и хмыкнула. Вот и выход. Это я произнести смогу. И Мария посчитает нежным прозвищем.

— Лютик уже проснулся? — закончила я.

— Лютик? — нахмурилась Мария и громогласно расхохоталась. — Вы о Лёше? Да, проснулся. Он…

— А вы давно его знаете? — перебила я, не желая давать женщине повода отвести меня к уроду. Я бы хотела не видеть его вообще, но раз это невозможно, буду стараться держаться подальше и потихоньку проведу разведку. — Я бы хотела узнать о нём больше.

— Вырос на моих глазах, — с мягкой улыбкой ответила она. — Хотите покажу его детский альбом?

— Мечтаю об этом, — процедила я.

– Я принесу, — удержала меня Мария. — После перевязки вам нужно полежать. — Покачала головой. — Вот же отморозки! Напасть на беременную женщину! Как хорошо, что Леша вас спас.

Она вышла, а я сидела и смотрела перед собой. Спас?! Вот как Лютый объяснил мои раны. Ощущая, как разливается огонь в груди, боролась с яростью. Нельзя показывать ненависть, нужно играть роль влюбленной в спасителя дурочки и наблюдать.

Чем больше слабостей Лютого я узнаю, тем проще мне будет его уничтожить. Пока я об этом думала, служанка принесла альбом. Я никак не могла поверить, что улыбчивый обнимающий большого пса мальчик на фото — это Лютый.

Выслушав историю о том, как "Лешенька" притащил эту собаку в дом, переломанную и едва живую, выхаживал ее, не особо верила, что псину сбила машина. Мне скорее представлялось, что парень сам издевался над животным, а добить рука не поднялась. Как со мной.

— Можно мне позвонить по вашему телефону? — как можно спокойнее спросила я. Пора сообщить отцу, где я. — Мой разбился… во время нападения.

— Конечно, — с сочувствием кивнула Мария и передала мне старый тяжёлый альбом. — Сейчас принесу.

В ожидании я с безразличием полистала страницы, когда из альбома выпала фотокарточка по виду явно не такая старая, как другие.

Глава 27. Лютый

— Нужно время, Чех, — я в который раз прочесал туфлями ковер в спальне, остановился возле кровати и уставился на фото в рамке.

Мила всегда улыбалась, веселила, даже когда мне казалось, что нечему, она находила нужные слова и доводила до колик от хохота своими шутками. Я ее обожал. Боготворил. Любил так, что готов был луну достать.

Убить за нее готов был. Разорвать любого, кто руку поднимет, кто только посмотрит косо.

Она сводила меня с ума. И я сошел. Без нее стало еще хуже.

— Лютый, ты не соскочишь с обещанного мне слова, ты это понимаешь? — язвительно сказал в трубку Чех. Я услышал на фоне какой-то скрип, наверняка он тер своим любимым ножом по столу.

Сдержав гнев, я прикрыл глаза и сжал корпус телефона.

— Дай несколько месяцев, иначе мы проколемся. Она смотрит на меня, как на бешеного волка, после случившегося. Я ее чуть не убил, я ее…

— Выебал, — помог Чех. Добрый аж тошно. — Это я помню.

— Нужно время, — я глубоко вдохнул, пропустил мимо ушей укол и добавил: — Для дрессировки девки. Иначе никто не поверит, что мы настоящие жених и невеста. Папанька просто не пустит меня на порог дома. Нужно время, Чех!

— Желаешь испробовать ее поглубже? — хмыкнул он. — Месяц, не больше.

— Два, — вставил я без надежды.

— Ни днем больше, — вдруг согласился урод и затих, будто что-то еще обдумывал.

Ненавижу зависеть от кого-то, но приходилось — он меня с того света вытащил, дал хлеб и воду, когда я нуждался, а когда был морально раздавлен, плечо подставил. Почти по-отцовски, хотя и по-своему — расслабляться он никогда не позволял, выматывал меня занятиями, едва я поднялся с больничной койки и вбивал в голову, что единственный мой путь в будущее — месть. И я поверил. Это единственная ниточка, что позволяла мне хоть как-то ощущать жизнь, за нее я и держался.

Чех будто веселился, продолжая:

— После Нового года у меня на столе должен лежать твой паспорт со штампом, а жена быть послушной и дрессированной. Чтобы никто не заподозрил, ты уж постарайся — оттрахай так, чтобы она тебя… боготворила. Все, иди к своей собачке, Лютый! Или сыночка увидишь лишь раз, — мерзко прыснул ядом, — перед смертью.

И беспардонно, не прощаясь, отключился.

Я скрипнул зубами. Захотелось ударить по стене или закололить в окно, разбить стекло, хлебнуть холодного воздуха, чтобы остудить гнев. Вбивать кулаки в бетон, словно в грушу, пока сердце не перестанет биться. Сука, чтобы не болело больше!

Хорошо утро начинается.