Невинная кровь

Так-то оно так, да только здесь, по левую руку от председателя, под самым королевским гербом, ее прошлое не имело значения. К примеру, леди Дороти, ее обычная соседка, всю жизнь прожила на Итон-сквер, проводя выходные не где-нибудь, а в окрестностях Норфолка, в подновленном доме приходского священника, построенном аж в семнадцатом веке. Однако, даже не разделяя судьбы детей и родителей, взирающих на нее с покорностью, злобой или страхом, женщина без труда разделяла их чувства. В общении она неизменно проявляла бойкий здравый смысл и чуткость, которую трудно было заподозрить, глядя на это грузное тело, облаченное в твидовый костюм, и слушая резкий, надменный голос. Стоило ей пробежать глазами заключение общественной комиссии с неизбежным упоминанием о супруге, находящемся в местах лишения свободы, о множестве детей и недостатке всего остального, как леди Дороти наклонялась вперед и оживленно спрашивала мать малолетнего правонарушителя:

— Вижу, вашего мужа сейчас нет дома. Тяжело, должно быть, воспитывать четверых сыновей в одиночку. И офис, где вы работаете уборщицей, неудобно расположен: в самом Холбоне. Далековато добираться. Как же вы ездите, по Центральной линии?

Видимо, уловив непритворный интерес и сострадание, которых миссис Пэлфри никак не могла расслышать в голосе своей соседки, бедная женщина, раскачиваясь на краешке стула, с готовностью изливала душу, как будто судебный зал опустел и они с леди Дороти остались наедине: дескать, верно, за этой ребятней нужен глаз да глаз, и туго приходилось, да уж, а Вейн — он мальчонка хороший, дома не балует, вот только скучает по папке, да еще связался с шайкой Биллинга, ну а в школу не ходит, потому как обижают его там кто постарше, и пыталась было водить силком, но ей самой к восьми на работу, час потеряешь — вычтут из зарплаты, да и вообще, сынок поддался дурному влиянию, а на работу ездить нетрудно, разве что дорого, цены-то подскочили, а на автобусе бесполезно, они с утра почти не ходят…

Леди Дороти слушала — и кивала, словно с детства ездила на переполненном общественном транспорте, добираясь в Холборн, чтобы помыть чей-то офис. Между ними возникала некая связь. Несчастная женщина ощущала нотку сострадания, пусть и не высказанного вслух, от чего ей сразу становилось легче. Как, по-видимому, и ее собеседнице. Хильде припомнились чьи-то слова, относящиеся к леди Дороти: «Она цацкается с каждой подопечной, как с женой начальника своего мужа. Смешно — а ведь срабатывает!»

Однако несоответствие навязанной роли еще не так терзало миссис Пэлфри: долгий брак с Морисом приучил ее чувствовать себя на чужом месте. Совсем не поэтому любое заседание превращалось для хозяйки шестьдесят восьмого дома в сущую пытку. Дело в том, что Хильда панически боялась покраснеть. И рано или поздно это происходило. Женщина знала: глупую кровь не остановят ни сила воли, ни отчаянные молитвы. Она прикрывалась ладонью, изображая глубокое раздумье; с очень серьезным видом склонялась над бумагой, пытаясь загородиться волосами; поднимала к лицу платок, симулируя приступ кашля, — ничто не помогало. Сердце сжимал уже знакомый страх, реальный, как боль от укола, и начиналось. Краска обжигала шею, поднималась выше, покрывая пунцовыми пятнами стыда подбородок, щеки, лоб. Все, кто находился в зале суда, Хильда это чувствовала, смотрели в этот миг на нее. Непоседливые детишки, их нервные родители, писарь, в изумлении оторвавшийся от судебного реестра, социальные работники с их профессионально-жалостливыми взглядами… Даже председатель сбивался на секунду и с досадой отводил взор, а дежурные полисмены вообще глазели неотрывно. Затем багровый пульсирующий прилив отступал, оставляя галечный берег души холодным и вылизанным до чистоты.

Сегодня миссис Пэлфри удалось перетерпеть утреннюю сессию без особых волнений. Перед началом нового заседания — а это происходило в час дня — члены магистрата, как правило, втроем обедали в итальянском ресторанчике на Кроуфорд-стрит. Нынче компанию Хильде составили полковник авиации Картер и мисс Беллинг. Полковник, чопорный седовласый педант, проявлял в обращении старомодную учтивость, которую иногда можно было принять за доброту. Мисс Беллинг, прямолинейная остроглазая дама в очках в роговой оправе, работала учительницей английского языка в общеобразовательной школе, и рядом с ней миссис Пэлфри чувствовала себя не очень умной школьницей, что, впрочем, совпадало с ее собственным мнением и потому не обижало. В целом парочка не слишком пугала Хильду, и та почти с удовольствием съела бы свою лазанью, если бы не страх, что полковник, всегда интересующийся делами ее семьи, вздумает спросить, как поживает Филиппа.