Невинная кровь

Вернувшись поздно вечером домой, Морис нашел освещенную кухню пустой. Жена была в саду, пристраивала на кованом столике чашу из граненого стекла с букетом садовых роз. Или, скорее, не чашу, а неглубокую миску грубоватого вида. Супруг не сразу и вспомнил, откуда она взялась. Ах да, родители Хильды преподнесли на свадьбу. Наверное, долго мучились, обсуждая, стоит ли подарок таких денег. У матери Мориса была почти такая же, в детстве ему никогда не позволяли мыть или вытирать ее. Сокровище бережно водружалось на стол с лакомствами к воскресному чаю: ноздреватыми кексами, намазанными желе и густым слоем покупного взбитого крема из яиц и молока. Но эту чашу наполняла крученая проволока — держатель для цветов. Хильда с силой пропихивала стебли внутрь, и тонкая медь противно скрипела о стекло, так что у Мориса сводило зубы. Розы были сорваны слишком поздно и вдобавок истрепаны. Филиппа, когда она готовила букет для вечернего стола, срезала цветы поутру и оставляла в воде где-нибудь в прохладной тени. Эти же лежали неряшливой грудой, с поникшими головками и вялыми стеблями. Внезапно Морис проникся к ним ненавистью. Странно, что понял он это именно сейчас, после стольких лет привычки. Ну чем тут можно восхищаться? Поэты, наделенные чересчур богатым воображением, перехвалили их пышные до омерзения лепестки, должно быть, прельстившись ароматом. Один-единственный образчик в длинной вазе на фоне простой, некрашеной стенки, пожалуй, способен поразить и формой, и оттенками, но, если по справедливости, то цветок полагалось бы оценивать потому, как он растет. Розовые же сады вечно выглядят неухоженным, неряшливым нагромождением кустов, покрытых шипами и блеклыми листочками. Топорщатся во все стороны, посмотреть не на что, не успеешь восхититься, как лепестки поблекнут и первый же ветерок развеет красоту по садовым дорожкам. Да и запах — не запах, а дурман дешевых духов. И с какой только стати он верил, что получает от них наслаждение?

Хильда, недовольная плодами своей работы, принялась вытаскивать стебли, но укололась о шип. На пальце выступила капля крови. «И умирать от ароматных мук, когда для мозга запах роз — недуг…»[35] Кто же это написал? Браунинг или Теннисон? Филиппа сказала бы наверняка. Пока Морис припоминал автора отрывка, жена капризно проговорила:

— С дочерью было проще. Тяжело готовить ужин и в то же время ломать голову, как бы нарядить стол попраздничнее.

— Да, Филиппа знала толк в украшениях. Это что, для вечера?

Хильда обиженно вскинулась:

— Тебе не нравится?

— Не слишком ли пышно? Собеседники должны смотреть друг другу в глаза. Как можно разговаривать, не видя человека за букетом?

— Все бы вам чесать языком.

— Для этого и устраивают званые ужины. Да и запах очень резкий. Лучше вдыхать аромат вина и еды. Розы на столе путают все чувства.

В голосе женщины прозвучала раздраженная нота, которую со дня ухода Филиппы супруг слышал все чаше.

— Ничем-то я угодить не могу.

— Угодить? Кому именно?

— Тебе, а то кому же. Зачем только женился, спрашивается?

Как только слова сорвались с языка, Хильда в испуге раскрыла глаза, словно ляпнула что-то непоправимое, о чем оба давно размышляли, но боялись высказать вслух. Морис поднял одну из роз — поникшая головка печально легла ему на ладонь — и ледяным тоном промолвил:

— Я женился, потому что потерял из-за тебя голову и верил: мы будем счастливы вместе. Если тебя что-то не устраивает, скажи прямо, в чем дело.

Удивительно, как фальшиво звучит иногда чистая правда. А ведь можно было просто сказать: «Я полюбил тебя». Но врать не хотелось. Женщина пробормотала:

— Не надо со мной говорить, как со своей студенткой. Знаю, ты считаешь меня дурой, но я как-нибудь обойдусь без твоего снисхождения.

Морис промолчал, глядя, как Хильда безуспешно сует последний цветок в граненую чашу, обдирая стебель 6 спутанную проволоку. Перегруженный букет опрокинулся, металлические завитки выпали на стол, заплескав его водой, усеяв пыльцой и лепестками. Женщина глухо простонала и принялась подтирать лужи носовым платком.

— Знаю, по-твоему, это я виновата, что Филиппа ушла. Так ведь? Что, мол, за жена: ни своих не сумела принести, ни эту дома не удержала!

— Ты говоришь ерунду, и тебе это отлично известно. Я мог бы остановить Филиппу, но не любой же ценой. Она должна сама вернуться к реальности.

Хильда склонила голову и прошептала так, что Морис еле расслышал последние слова:

— Все обернулось бы по-другому, роди я тебе ребеночка.

Мужчина ощутил укол жалости — кратковременный, однако на миг затмивший его разум — и неожиданно для себя выпалил:

— Да, кстати, забыл сказать. На той неделе я был у доктора Паттерсона — ничего особенного, обычная консультация, — так вот, он изучил мою карточку и в принципе подтвердил мои подозрения. Помнишь, два года назад мы ходили по врачам… В общем, это я бесплоден. Ты здесь ни при чем.

Хильда изумленно уставилась на него, забыв о розах.

— А как же твой Орландо?