А мне сказать нечего, я не хочу с ним здороваться. Зачем? Зачем мне это нужно? Тут он протягивает мне цветы, но я отшвыриваю их, и они падают. Они падают на землю, а я улыбаюсь, наступаю на эти цветы и иду дальше. Я ухожу и слышу, как он говорит мне в спину. — Прости… Пожалуйста, прости меня, Настя… Но я уже не хотела слышать ни его слов, ни его извинений. Я пошла дальше, не оглянувшись. Я знала, что я красивая, я знала, что весна, что все здорово, и я иду в школу, иду учиться. Потом, в этот же вечер, мои подружки рассказали, что у этого Грэга какие-то проблемы с ментурой возникли, что на него какая-то заява поступила и он соседских девчонок расспрашивал про меня. Они даже решили, что он ко мне неравнодушен. Но мне от этого было ни тепло ни холодно. У меня к нему никаких чувств не было. Ни ненависти, ни любви — ничего. К тому же я-то понимаю, зачем он меня ждал и просил прощения — боялся, что если его будут судить за насилия, то и я могу в этот суд явиться и дать показания. Вот и вся цена его цветам и белой машине! Короче, я начинаю забывать про Олега, успокаиваюсь, и жизнь продолжается, все входит в свое русло, и я делаю себе такую установку, что с кем бы я ни встречалась, с кем бы я ни была, у меня теперь есть только один парень — Петр. Я его люблю и должна сделать так, чтобы Петя никогда не узнал о моих выходках и о том, что я ему изменяла. Да, на меня иногда находили какие-то порывы, но теперь с этим покончено, теперь все. В общем, совесть меня заедала какое-то время — мол, он такой идеальный, я же ему не пара. Но через некоторое время это утихомирилось, и я разрешила себе иногда отдыхать от него. К тому же мой Петр в свои двадцать с чем-то лет был хозяином туристического агентства, и я понимала, что он не может быть безгрешен, что, наверное, у него тоже есть какие-нибудь романы на стороне. И вот иногда я приезжала к нему на работу. Знаете, я ходила по этому агентству, делала вид, что смотрю какие-то рекламные проспекты, а сама рассматривала его сотрудниц, сидевших за своими компьютерами. Ведь это же он набирал себе персонал, и я думаю: интересно, спал ли он с кем-нибудь из них? Было что-нибудь между ними или нет? Да, эти вопросы меня очень сильно интересовали. Пока я не увидела однажды, как он обращается с ними. А он обращался к ним, знаете, так холодно, как к манекенам, как раньше белые люди к неграм обращались, и ничего больше. Хотя я видела, что между собой они, конечно же, заглядываются на своего шефа. Он им очень нравится. Еще бы! Он такой молодой, стильный, талантливый… Но после этих визитов я успокоилась. У нас с Петей наступило полное взаимопонимание. Я ему доверяла на все сто процентов, и он мне.
28
Тут я опять начинаю ездить в деревню. Хотя особого желания бывать там у меня уже нет, но там осталась моя старая компания, они меня ждут. И вот я приезжаю, опять прихожу на дискотеку. И чтобы ко мне лучше относились, чтобы, когда я шла, все говорили: «О, это наша Настя идет!» — я же всегда любила, когда меня боготворят, — я решаю устроить пьянку. Не какую-то там пирушку, а самую грандиозную пьянку в моей жизни. Я купила четырнадцать бутылок водки. Это семь литров. Не считая всякой закуски, пива и все такое. А у нас перед дискотекой, задолго до открытия, всегда собирается толпа. И вот я прихожу туда и останавливаюсь просто в шоке. Увидев меня, все, еще не видя того, что я накупила, завопили:
— Настенька! Солнышко! Ты же наша любимая! Мы так по тебе скучали!…