Невинная Настя или 100 первых мужчин

Мы выходим, и у меня как сердце вздрогнуло — по дороге на улицу я встречаю Филиппа. А он как-то странно посмотрел на меня и сразу глаза отвел. Думаю: ладно, отвел и отвел, мало ли! Хорошо, вышли мы с Ромой на улицу, а он все идет и идет. Только когда мы уже далеко отошли, он говорит: Настя, скажи честно: ты спала с Филиппом? Я говорю: Нет. Он говорит: А правду? Я говорю: Правда, нет. Он говорит: А было что-нибудь на вчерашней дискотеке? Тут я, знаете, не моргнув глазом сказала:

— Нет, правда, не было ничего. Я верна тебе. И как ты вообще можешь сомневаться в моей честности?

Он сел на бревно, обхватил голову руками и стал говорить:

— Как я мог?! Как я мог?! Я же так тебя любил!…

Я начинаю рыдать, плакать, говорить:

— Не верь никому! Все плохие, все нам завидуют, все хотят нас разлучить! Ты не верь никому! Хочешь, я перед тобой на колени стану?

А он — нет, он, как скала, неприступен. И я вижу, что все мои надежды на это замечательное лето тают в эту минуту и рассеиваются. Ведь я как? Я хотела провести это лето в деревне, чтобы у меня был классный мальчик, хорошая репутация, прекрасные друзья и вообще все нормально. Я даже мечтала отметить тут свой день рождения. Но не так, как раньше, не пьянкой, нет! А, наоборот, сделать все красиво, отметить этот день рождения только со своими самыми близкими друзьями — с Ромой и Филиппом. Только с ними, втроем! Причем не как-то там по-постельному, а по-дружески — взять вина, ликера, посидеть красиво… Но не тут-то было! Роман встал и говорит:

— Побудь тут немного…

И ушел, а я осталась сидеть. Сижу и ножом в бревне ковыряю, думаю: что теперь будет? Этот нож со складным штопором я в тот день у дедушки взяла, когда нам с пацанами нужно было бутылку с вином открывать. И этот ножик у меня остался, я сунула его в карман джинсов, а теперь открыла его и стала в бревне вырезать что-то. Просидела так минут десять и понимаю, что надо возвращаться. Подхожу к клубу и, заходя за угол, слышу знакомые голоса. Стоят там Филипп и Роман. Я останавливаюсь и слушаю из-за угла. А у них там не такой разговор, как при ссоре, нет, а такой, как будто говорят лучшие друзья. Филипп говорит:

— Рома, ты извини, но так уж вышло — Настя со мной спала.

И я вдруг соображаю, что Филипп меня предал только ради того, чтобы подружиться с Ромой. Ведь Роман со всеми дружит, и его все любят, а Филипп — изгой, с ним никто практически не общается из деревенских пацанов. А тут такая возможность представилась — доказать всем, что он не голубой, и с Ромочкой подружиться. Пускай таким способом, но подружиться. И вот я стою и слушаю этот разговор. И хотя было лето, жарко, но меня вдруг просто дрожь охватывает, мурашки по коже. Я стою и в руке нож сжинаю, лезвие сжимаю до такой степени, что уже кровь течет по пальцам. А я этого не чувствую, потому что слышу, «сак Роман спокойным тоном отвечает Филиппу:

— Извини, конечно, но я с ней уже месяц гуляю. Она тоже со мной спит.

И тут они начинают спорить, кто мной уже попользовался и кто из них кому должен меня отдать. Филипп говорит типа:

— Ты ею попользовался, а теперь мне отдай.

А Рома отвечает:

— Нет, это ты ею вчера попользовался, а теперь мне отдай то, что осталось.

Я стою за углом и знаю, что я ведь ни с одним из наших не спала. И вообще, кроме простых поцелуев, дело ни с тем, ни с другим дальше не заходило. И вот стою я, сжимаю нож и думаю: Господи, неужели они такие уроды? Я им всю себя душевно отдавалa, я настолько их морально вознесла, что любила уже нe физически, а духовно, а они стоят тут и обсуждают, кто со мной спал. Неужели это важно? Я выхожу и говорю:

— Посмотрите мне оба в глаза и скажите, кто со мной спал. Вот скажите мне лично, кто из вас со мной спал?

Они молчат. Знают оба, что такого не было. Я говорю Роме:

— Ну, скажи! Что ты молчишь?

И от злости, от ненависти — сама себе ножом по руке, по венам — раз! А боли нет. Я еще раз — боли нет! Я еще… А я была в легком «топике», и у меня уже по телу кровь, по животу, по рукам… Они это видят и говорят:

— Настя, как ты можешь? Перестань!

И начинают у меня нож отнимать. А я не отдаю, я требую:

— Говорите, уроды! В лицо мне говорите!

Они хотят меня успокоить, Рома протягивает руку за ножом, я ему режу ладонь. Филиппа я не помню куда, но тоже поранила. Потому что мной овладела такая злость, такая обида — я не могла поверить, почему, когда ты относишься к человеку так потрясающе и душевно, он к тебе, извините за выражение, задницей поворачивается! А это же было рядом с клубом, там вокруг много народу, все всё видят и слышат. И я понимаю, что теперь вся моя репутация накрылась от "а" до "я". Правду говорят, что черного кобеля не отмоешь добела. Так и репутацию свою, сколько ни мойся, не отмоешь, если на ней хоть маленькое пятнышко есть. И вот я стою там и понимаю, что все, конец моей репутации. Причем было бы по делу — ладно! Но ведь не по делу, у меня с Филиппом, могу вам поклясться, были только духовные отношения, и он был не только такой мальчик-золото, но он еще и стихи мне часто читал. А стихи знаете какие?