Невинная Настя или 100 первых мужчин

Если умру я, если исчезну
Ты не заплачешь, ты б не смогла.
Я в твоей жизни, говоря честно,
Не занимаю большого угла.
Но есть на свете такая дружба,
Такое чувство на свете есть,
Что воркование совсем не нужно,
Как не нужны ни ложь и ни лесть.
И знаешь, что бы с тобой ни случилось,
Какие б ни прокляли голоса,
Тебя, искалеченную судьбою,
Те же теплые встретят глаза.
И встретят не так, как другие люди,
А всей глубиной своей теплоты,
Не потому, что ты абсолютна,
А потому, что ты — это ты!

Это стихотворение он мне читал очень часто, я его выучила наизусть и даже записала себе, и это стихотворение действительно отражало его отношение ко мне. Иногда мы бывали на речке и сидели на траве — а трава, представляете, такая мягкая, нежная, и над нами небо такое голубое, и запахи вокруг осоки, камыша, речки, то есть все это настраивало на такой лад, что однажды я даже сама начала к нему приставать. А он говорит:

— Настя, не надо! Мы же с тобой выше этого. Зачем ты так?

И все приостановилось, честно вам говорю. И вдруг — этот инцидент у клуба. Когда Роман держал меня за руки, отнимая нож, а Филипп со всей силой ударил меня по лицу, думая привести так в сознание, — то есть меня первый раз в жизни ударил в деревне парень, и кто — Филипп! — для меня это было уже запредел! У меня началась истерика, я уже не могла остановиться, я просто плакала, и все. Даже нож потеряла. Или они выбили его у меня — не помню. Только я же не могла там этот дедушкин нож оставить, я должна была его найти. А уже темно, но там стояли машины, и я одному парню сказала:

— Подкати на машине, посвети фарами…

Но все это на истерике, на эмоциях — он решил, что я наглоталась наркотиков, и говорит:

— Да, сейчас…

Подъезжает, включает фары, я вся дрожу, ползаю по земле, ищу лихорадочно этот нож, никак не могу его найти, и тут этот парень говорит:

— Давай я отвезу тебя домой.

А Филипп стоит рядом, смотрит, как я ползаю по земле, и говорит:

— Ты езжай с ним, езжай! Ты же со всеми спишь, шлюха, вот и с ним поезжай! Я не думал, что ты спишь с Ромой…

Я говорю:

— Нет, это неправда. Он тебе наврал, как и ты ему. Вы два сапога пара!

А он говорит:

— С таким, как Рома, не спать — в это я никогда не поверю!

Мне было так обидно — после всех наших бесед и стихов это было как с неба на землю упасть! И произошел этот инцидент 25 июля. То есть как раз за два дня до моего дня рождения. Может быть, кстати, и я была в нем виновата, потому что погналась за двумя зайцами, а не поймала ни одного.

32

На следующий день я еду с отцом в Москву — утром собираю вещи, просто бросаю их как попало в пакеты, забрасываю в багажник и сажусь в машину. И тут я вижу через стекло, что по улице идут ребята — Роман, мои подружки, еще кто-то… А я уже в машине, и дверь закрыта. Они подбегают к машине, стучат в стекло, но я — ноль эмоций. Папа говорит: Ну что? Едем? Я говорю: Едем. Он говорит: Да ты выйди, попрощайся. Я говорю: Нет, не буду, едем! Но папа еще не едет, ждет чего-то, и у нас молчание такое в машине, я говорю:

— Папа, едем!

Он трогает машину и едет, но медленно.

А они идут за нами всей толпой, и Рома — как раз у той двери, где я сижу. Но я голову так наклонила, чтобы волосы лицо закрыли. Сижу и плачу. Хотя я вам уже сто раз говорила, что я не умею плакать, но это когда у меня с кем-то принципиальная разборка. Тогда я не заплачу ни за что! А когда меня вот так ни за что предали и подставили мои лучшие друзья… А Рома руку к стеклу прислонил, и я слышу через стекло, как он говорит:

— Настя! Настя! Девочка моя! Прости меня, Джульетта моя!

Я еду и думаю: блин! У меня же завтра день рождения! Ну зачем они мне так жизнь испортили? Зачем? Тут мы с деревенской дороги выехали на шоссе, но папа все же медленно ехал, а я говорю:

— Все, папа, хватит издеваться над людьми. Давай по газам!

И он включил скорость. Роман — я видела — еще пытался бежать за машиной, но я отвернулась и от него, и ото всей этой деревни.

33

Я была опустошена полностью, у меня не было ни сил, ничего. С порезанными руками, всё запястье в шрамах, я сидела дома, и хотя я всегда учитываю мнение своих родителей, но тут мне было просто плевать — увидят они или не увидят, что у меня все руки порезаны. И так 26-е число я просидела весь день. Мама говорит:

— Ты собираешься отмечать день рождения?