Невинная распутница

Можи, сидящий рядом, покашливает, всё больше багровея. От Минны к нему волнами идёт запах лимонной вербены, и он сглатывает сладковато-кислую слюну… Ему принесли в дар то, о чём он не смел просить, но он не чувствует себя удовлетворённым. Его приводит в замешательство эта холодная спокойная девочка: у неё такой же отсутствующий вид и почти заискивающая улыбка, как у малолетней проститутки, выдрессированной гнусной матерью… Минна сняла свои розовые подвязки. Корсет и панталоны сейчас также отправятся в секцию модной одежды… Зябко поведя плечами, она сбрасывает бретельки сорочки и выгибается, обнажённая до пояса, явно гордясь своими маленькими, широко расставленными грудками и желая быть «более женственной». Она тянется к Можи, и тот осторожно прикасается к безгрешным цветкам сосков. Целомудренная Минна даже не шелохнулась. Он обнимает одной рукой покорную талию, чтобы ощутить нервно-протестующее передёргивание или лестное содрогание… но ничего нет!

– Маленькая ледышка! – шепчет он.

Он слегка откидывается назад, и Минна, лёжа у него на коленях, обхватывает его за шею руками, как сонный ребёнок, которого сейчас понесут в кроватку. Можи целует золотые волосы, внезапно умилившись простодушной лаской обнажённой девочки, склонившей голову ему на плечо не столько с нежностью, сколько со смирением… Какая прихоть судьбы бросила ему на колени это узенькое тело, которое он баюкает…

– Мой бедный ягнёночек, – бормочет он между поцелуями. – Вы ведь не любите меня, правда?

Она отнимает от его плеча всё такое же бледное лицо, глядит на него своими серьёзными глазами:

– Да нет же, люблю… Больше, чем я думала.

– До безумия?

Она лукаво смеётся и, извиваясь подобно ужу, начинает тереться своей нежной кожей о шевиотовой пиджак, о жёсткие металлические пуговицы…

– Никому ещё не удавалось довести меня до безумия.

– Это упрёк?

Он поднимает её, будто куклу, и она чувствует, что её несут в более укромный уголок… Она цепляется за него, неожиданно испугавшись:

– Нет, нет! Прошу вас! Пожалуйста! Только не сейчас!

– Что такое? Бобо? Нездоровится?

Минна, закрыв глаза, шумно дышит, и крохотные груди её подрагивают. Она словно пытается сбросить с себя какую-то тяжесть… Потом она всхлипывает, и в потоке слёз замирает дрожь её тела, которую явственно ощутил Можи. Крупные слёзы повисают светлыми прозрачными каплями на опущенных светлых ресницах, а затем медленно скатываются, не оставляя мокрого следа, по бархатистым щекам…

Впервые в жизни Можи чувствует, что ему не хватает опыта общения с очень молоденькими женщинами…

– Ну, вот это, по крайней мере, оригинально! Деточка моя, не надо! Ах, чёрт возьми! Мне-то что прикажете делать? Знаете, как мы с вами выглядим? Ну будет, будет…

Он несёт её на диван, укладывает, поправляет сорочку, сбившуюся на живот, гладит мягкие спутанные волосы. Его ласковая рука пухленького аббата нежно смахивает слёзы с ресниц, подкладывает подушку под спину этой необыкновенной возлюбленной, завоёванной так легко…

Минна постепенно успокаивается, начинает улыбаться, всё ещё тихонько всхлипывая. Она рассматривает, будто только что пробудилась от сна, залитую солнцем комнату. На фоне зелёных обоев великолепно выглядит мраморный бюст с чувственно напрягшимися мускулами плеч. На спинке стула висит японский халат, превосходя яркой красотой букет цветов…

Глаза Минны переходят от одного необычного предмета на другой, пока не останавливаются на мужчине, сидящем возле неё. Значит, этот толстый Можи с солдафонскими усами годен не только на то, чтобы поглощать, словно губка, виски или же гоняться за юбками? Вот он сидит со сбившимся набок галстуком, донельзя взволнованный! Он некрасив, он немолод, но в этой жизни, лишённой любви, именно благодаря ему Минна впервые испытала счастье – счастье, что тобой дорожат, тебя защищают и утешают..

Она робко, по-дочернему, кладёт свою узенькую ладошку на руку, которая гладила ей волосы, которая поправила её задравшуюся сорочку…

Можи, засопев, произносит громко:

– Ну как, лучше? Мы совсем успокоились?

Она делает знак, что да.

– Немножечко белого портвейна? О, портвейн для младенцев: чистый сахар!

Она неторопливо пьёт маленькими глоточками, тогда как он стоически любуется ею. Прозрачный батист едва прикрывает розовые цветки грудей, а сквозь золотистые оборки можно разглядеть изящный изгиб бедра… Ах, с каким наслаждением он лёг бы рядом, овладел бы этой девочкой с поразительно серьёзными глазами и серебряными волосами! Но он чувствует, какая она хрупкая и уязвимая, как она несчастна и одинока, словно заблудившийся зверёк, как давит на неё мучительная тайна, которую она не хочет открыть.

Она протягивает ему пустой бокал:

– Спасибо. Уже поздно? Вы не сердитесь на меня?

– Нет, дружочек. Я старый господин, лишённый тщеславия и незлопамятный…

– Но… мне хотелось бы вам сказать…

Она рассеянно теребит крючки корсета, начиная застёгивать его:

– Я хотела вам сказать… что… мне было бы так же страшно, возможно даже больше, с любым другим.

– В самом деле? Это правда?

– Ну конечно, правда!

– Вам это тяжело? Что-то не в порядке?

– Нет, но…