Невинная. В уплату долга

Как только паркуюсь у дома, Илана вылетает из машины и быстро семенит к себе. До хруста сжимаю руль. Она точно выведет меня. В этот день больше не трогаю ее, но и не вижу, чтоб выходила. Если снова будет голодать, лично приду и накормлю. Котлетами, мать ее.

Глава 16 Волк

Следующие пару дней почти не появляюсь дома. Мой новый бизнес кто-то вздумывает прессовать, и я не успокаиваюсь, пока не нахожу горе-шантажиста. Им оказывается какой-то неопытный хмырь, которому я смачно врезаю по роже собственными руками. Черт, в последнее время костяшки моих рук даже заживать не успевают.

Домой возвращаюсь только ближе к ночи, тут же встречая Валентину на пороге. Осматриваю ее всю. Первый раз она так поздно домой не уходит.

– Что случилось?

– Роман Викторович, извините, что беспокою, но надо сказать. Иланочка не выходит из своей комнаты уже два дня. Совсем! Я и на завтрак ее звала, и на ужин. Приносила и к ней еду. Не кушает она ничего совсем. Даже орехи те, которые раньше ела да фрукты теперь не берет. Лежит только на кровати, как куколка неживая, ей Богу.

Как только говорю с ней, сразу залезает под одеяло. Ну разве ведь можно так? Малыша ведь носит. Вижу же, не первый год живу. У самой трое. Ну что с ней делать? Страшно мне за нее, Роман Викторович. Дитя ведь не выносит так, не доведи Господь.

Устало провожу рукой по лицу. Не помню, когда спал, но похоже, и сегодня это мне не грозит. Поведение этой капризной девчонки окончательно выводит меня из себя.

Отпускаю Валентину и иду к Илане. Мне надоели ее закидоны и капризы. Дочь Озерова будет меня слушаться, хочет она того или нет.

Отворяю дверь ее комнаты и вижу темноту. На улице почти ночь, а она даже свет не включает. Сидит, как сурок, в темноте, мать ее. Не верю, в то, что она спит.

Включаю свет и замечаю худую фигурку, лежащую на кровати. Взгляд сразу падает на красивые бедра, длинные ноги и аппетитную попу, едва ли шортиками прикрываемую. Майка тоже короткая, оголяющая шею и плечи. Похоже на пижаму. Сглатываю. Член уже встал. Зашибись просто.

Птичка повернута к стене. Не спит она нихрена. На мое появление быстро под одеяло забирается, закутываясь в него, как в кокон. Подхожу ближе.

– Повернись. Поговорить надо.

Ответом, конечно, служит тишина. Сжимаю кулаки так сильно, что те аж трещат. Из еще незаживших сбитых костяшек начинает выступать кровь.

По ее дыханию улавливаю, что волнуется. Илана прекрасно слышит меня, но смеет игнорить.

Руки так и чешутся наказать ее непослушную задницу, но понимаю, что нельзя ее трогать. Сейчас вот вообще нельзя, судя по словам дока. И волновать тоже нельзя, а то ребенка моего точно скинет.

Делаю глубокий вдох. Мне надо успокоится и перестать думать о ее теле.

– Илана, если ты сама не повернешься ко мне, мы все равно поговорим. Но тебе будет больно.

Пугалка действует безотказно. Птичка быстро поворачивается и я вижу, что за эти два дня она стала еще более худой. Синяки вон, реально уже сверкают под глазами красивыми. Проклятье!

Как же хочется мне ее хорошенько встряхнуть. Сбить спесь эту ее глупую, но куда там. Она шарахается от одного только моего вида.

Илана сидит, опершись о подушку спиной и подогнув ноги в коленях. Успешно сверлит пол глазами. Тень от длинных ресниц падает ей на лицо. Глаза снова красные, словно ревела она весь этот день.

Складываю руки в карманы. Нам надо поговорить. Нормально поговорить. Хоть один раз.

– Что такое? У тебя болит что-то?

– Нет.

Хотя бы отвечает жестами. Уже хорошо.

– Какого хрена ты не ешь?

– Я не хочу.

– Ребенок хочет. Что ты, как маленькая?

– Я не маленькая! Вы вообще обо мне ничего не знаете!

Набираю больше воздуха. Он мне сейчас ой как нужен. Она словно специально меня выводит. На прочность проверяет. Ведет себя, точно ребенок. Черт, да она и есть ребенок. Хоть ей и девятнадцать уже, Илана просто маленькая избалованная девочка. У нас пятнадцать лет разницы, и сейчас это особенно сильно ощущается.

– Илана, или ты говоришь, почему весь день ревела, или будешь сидеть тут до посинения. Под замком.

Выжидаю, но птичка молчит. Отвернулась от меня. Обняла себя руками, но в какой-то момент она начинает говорить. Жестами.

– Скажите, что тогда сказала врач на УЗИ? Что с моим малышом?

Ясно теперь, за что она слезы льет. За ребенка.

– Все нормально с ним.

– Не правда. Вы все мне врете!

Со всей дури бросает в меня подушку и начинает рыдать, закрыв лицо ладонями. Тут же ловлю эту чертову подушку и хочу уже придушить эту сучку ею, но меня сдерживают женские слезы. Впервые. Илана начинает реветь. Сильно, горько, заливисто.

– Илана, не плачь.

Нихрена не слушает. Рыдает так, словно я сейчас режу ее ножом, без анестезии притом. Ее плечи содрогаются от всхлипов, и я блядь, уже не знаю, как это остановить. Ее нельзя трогать, чтобы не навредить ребенку. Орать на нее тоже нельзя. Наказать тоже. Сучка. Мне надо ее успокоить. Срочно.

Пытаюсь придать голосу все свое терпение. Сделать его менее резким, но выходит откровенно хреново.

– Успокоилась!