Уинтроп взял со своего стола папку и протянул Гарри.
— Прочтите. Это досье принца.
Гарри взял папку и начал вставать, но Уинтроп остановил его:
— Оно не должно покидать стен кабинета.
Гарри замер. Ужасно раздражающее, чрезмерно резкое действие, которое человек производит, получив неожиданный приказ остановиться. Он снова сел, открыл папку, достал оттуда четыре листочка и начал читать.
Принц Алексей Иванович Гомаровский, сын Ивана Александровича Гомаровского, внук Александра Павловича Гомаровского, и так далее, и так далее, холост, не помолвлен. Приехал в Лондон с визитом к послу, который приходится ему шестиюродным братом.
— Они там все родственники, — процедил Гарри. — Черт, он наверняка и мой родственник тоже.
— Прошу прощения?
Гарри бегло взглянул на Уинтропа.
— Извините.
Путешествует со свитой, состоящей из девяти человек, в том числе сногсшибательно мощного и грозного телохранителя. Любит водку (а как же!), английский чай (как прогрессивно с его стороны!) и оперу.
Гарри читал и кивал. Возможно, все не так уж плохо. Он и сам любит оперу, но никак не может найти время, чтобы туда выбратсься. А теперь он просто обязан ее посещать. Отлично.
Он перевернул страницу и взял в руки карандашный портрет принца.
— Он здесь похож?
— Не очень, — признал Уинтроп.
Гарри вернул рисунок назад. И зачем только время тратили? Он продолжил чтение, по кусочкам впитывая биографию принца. Отец его умер в возрасте шестидесяти трех лет от сердечного приступа. Подозрений на отравление не было. Его мать до сих пор в добром здравии и живет то в Петербурге, то в фамильном имении в Нижнем Новгороде.
Он перешел к последней странице. Принц, похоже, был дамским угодником и особое предпочтение оказывал блондинкам. За две недели пребывания в Лондоне он шесть раз посетил один из самых изысканных борделей. А так же присутствовал на многих светских мероприятиях, возможно, подыскивая себе жену-англичанку. Прошел слух, что его состояние в России сильно уменьшилось, и он, возможно, нуждается в невесте с приличным приданым. Особое внимание принц уделил дочери…
— Ох,
— Что-то не так? — спросил Уинтроп.
Гарри протянул ему листок, хотя Уинтроп все равно не смог бы ничего прочесть через стол.
— Леди Оливия Бевелсток, — произнес он голосом, полным отчаяния и недоверия.
— Да.
И все. Просто «да».
— Я ее знаю.
— Нам это известно.
— Она мне не нравится.
— Мы сожалеем, — Уинтроп откашлялся. — Однако мы вовсе не сожалели, узнав, что Ридланд-хаус находится как раз к северу от вашего нового дома.
Гарри заскрипел зубами.
— Мы ведь не ошиблись, не так ли?
— Нет, — неохотно признал Гарри.
— Отлично. Потому что нам очень важно, чтобы вы также приглядывали и за ней.
Гарри не смог скрыть неудовольствия.
— Для вас это проблематично?
— Конечно, нет, сэр, — ответил Гарри, поскольку они оба понимали, что вопрос был чисто риторическим.
— Мы не подозреваем, что леди Оливия находится с ним в сговоре, но мы считаем, что, принимая во внимание хорошо запротоколированнуые способности принца к соблазнению, она может попасть под его дурное влияние.
— Вы запротоколировали его способности к соблазнению, — повторил Гарри. Он даже представлять себе не хотел, как это могло быть сделано.
И снова неопределенный взмах руки в ответ.
— У нас свои приемы.
Гарри хотел было сказать, что если принцу удастся соблазнить и увезти леди Оливию, то Англия от этого только выиграет, но что-то его остановило. Неуловимая вспышка памяти, возможно, что-то в ее глазах…
Какой бы она ни была, она этого не заслуживает.
— Ее отец — человек с положением…
— В свете ее знают и любят. Если с ней что-нибудь случится, разразится непоправимый скандал…
— Мы не сможем вести наблюдение, если скандал привлечет общественное внимание. — Уинтроп, наконец, остановился. — Вы понимаете, о чем я?
Гарри кивнул. Он, конечно, не считал, что леди Оливия — шпионка, но его любопытство было задето. И потом, если окажется, что он ошибся, он же будет чувствовать себя полным идиотом!
— Миледи.
Оливия оторвалась от письма Миранде. Она как раз раздумывала, рассказывать ли ей о сэре Гарри. Оливия не представляла себе, с кем еще она может (и захочет) этим поделиться, но история, изложенная на бумаге, теряла всякий смысл.
Оливия не была уверена, что эта история вообще имела хоть какой-то смысл.