Невинность

– Наверное, раз ты не боишься их, я тоже не должен.

Несмотря на мои слова, я боялся заходить в дом, но вышел из внедорожника, захлопнул дверцу переднего пассажирского сиденья и подождал, пока Гвинет обойдет «Ленд Ровер» спереди.

Снег сразу вплел бриллианты в ее черные волосы, облепил серебристые туфли.

Только в тот момент я обнаружил еще одно сходство между ней и марионеткой, помимо глаз и начерченных тушью ромбов. У марионетки черному фраку и такой же рубашке компанию составлял белый галстук, Гвинет тоже была вся в черном, за исключением туфель.

Я чуть не отвернулся от дома, но любил ее, а потому последовал через калитку в железном заборе из заостренных стержней.

– Его зовут Уолтер, – ввела меня в курс дела Гвинет. – Он вдовец с двумя маленькими детьми. Служил фельдшером в армии, а теперь помощник врача.

Она даже не шла, а скользила, как на коньках, и я подумал, что эта девушка никогда не упадет, ни на неровной поверхности, ни на полоске льда, удивительная координация ее движений бросалась в глаза.

– Здесь живет его сестра, Джанет, – добавила она, поднимаясь на крыльцо. – И старая женщина, Кора. Джанет и Кора – медсестры. Пациентку никогда не оставляют одну дольше чем на несколько минут.

– Не слишком ли много для тебя людей? – спросил я.

– Они понимают мои особенности. Не подходят слишком близко. В одной комнате со мной никогда не бывает больше двоих. И с тобой все будет хорошо.

– Я этого не знаю.

– Зато знаю я. Все с тобой будет хорошо.

За дверью, на которой висел рождественский венок, раздалась трель звонка.

Дверь открылась сразу, раздался мужской голос:

– Гуин, мы скучали по тебе.

Я не видел его, потому что стоял, опустив голову, боялся, что балаклавы окажется недостаточно и он узнает меня по глазам.

– Я такая же, как всегда, Уолтер, поэтому обычно никуда не хожу. Но этот вечер… особенный.

Не без предчувствия дурного я последовал за ней в прихожую с полом из толстых досок и круглым, с цветами, ковром посередине. В соседней комнате работал телевизор: серьезный голос что-то вещал.

– Как я понимаю, это Аддисон. – Голос Уолтера.

– Извините, у меня мокрые ноги.

– Ничего страшного, это всего лишь снег.

Мне нравился его голос. Звучал добрым. Хотелось бы посмотреть, как он выглядит, но я не поднимал голову.

– Ты помнишь условия Аддисона, правда? – спросила Гвинет, а после того, как Уолтер ответил, что помнит, задала новый вопрос: – Где дети?

– На кухне. Они знают, что должны там оста– ваться.

– Я хочу их повидать, действительно хочу, но Аддисону будет сложно.

Я гадал, каким невротиком видит меня Уолтер. А может, он думал, что я совсем и не невротик, а законченный псих.

– Джанет тоже на кухне, – добавил Уолтер. – Она готовила ужин, когда ты позвонила, но прервалась.

– Извини, что приехала сразу после звонка.

– Ты – член семьи, Гуин. Тебе и звонить-то необязательно.

– Ты в порядке? – спросила Гвинет, когда мы остались в прихожей одни.

– Да. Я в порядке. А ты?

– Бывало и лучше, – ответила она.

Я поднял голову и оглядел прихожую. Арка справа вела в гостиную. Везде чистота, аккуратность, свет, место гармонии, а не конфликта. Подумал, что живущие здесь люди чувствуют себя в безопасности, порадовался за них, более того, ощутил восторг, потому что у них все хорошо.

Голос из телевизора сообщил, что эпидемия, начавшаяся в Китае, пересекла границу Северной Кореи.

Женщина вышла в прихожую из кухни, и я снова наклонил голову. Она поприветствовала Гвинет, представилась мне – ее звали Джанет, – и я ответил, что рад с ней познакомиться, но смотрел на круглый ковер.

Джанет повела нас на второй этаж. Мы подождали у лестницы, пока она шла по коридору к комнате в самом конце, где Кора, пожилая медсестра, приглядывала за безымянной девушкой.

Я почувствовал, как кто-то с дурными намерениями тихонько поднимается за нами по ступенькам, блокируя отход, повернулся, но никто за нами не следовал.

Джанет и Кора вышли из комнаты пациентки. Прошли в другую, через коридор, и закрыли за собой дверь.

– Это важно, – подчеркнула Гвинет.

– Думаю, да, раз ты так говоришь.

– Я знаю, почему привезла тебя сюда.

– Почему?

Вместо ответа она направилась по коридору к открытой двери, и я последовал за ней. У порога она остановилась. Подняла руки, словно хотела прикрыть лицо, но потом сжала их в кулаки, и на той, что находилась ближе ко мне, ложная татуировка – синяя ящерица – сморщилась, словно ожила и захотела спрыгнуть с кожи. Брови Гвинет сдвинулись, она зажмурилась, сцепила зубы, на виске билась жилка, создавалось впечатление, что она ощущает сильную боль или подавляет распирающую ее злость. Но тут же подумал – не знаю почему, – что, возможно, именно в такой позе она молится, если только молилась вообще.

Она открыла глаза и разжала кулаки. Вошла в комнату. Помня обо мне, выключила верхний свет, притушила лампу для чтения, так что теперь мои глаза, в глубине капюшона, разглядеть никто не мог.

Я посмотрел на закрытую дверь, за которой находились Джанет и Кора. Я посмотрел на пустую лестницу.

Переступая порог, увидел на нем ту же надпись, что и при входе в квартиру Гвинет.