Невинность на продажу

В дальнем конце было пусто. Марина буквально бегом добралась до угла забора, огляделась и встала на выступающий край кирпичного фундамента. Сердце всё ещё стучало в висках, как сумасшедшее, подгоняя ей щедрыми порциями адреналина, выбрасывающимися в кровь.     

Совсем скоро она окажется по ту сторону. И пока плана, что именно станет делать, у неё не было. Добраться до ближайшего посёлка и просить помощи? Да, пожалуй, это будет самым верным решением.     Кое-как ухватившись за деревянный выступ, Марина принялась карабкаться наверх, почти как в детстве, когда лазала с мальчишками по деревьям. Совсем скоро её ждёт свобода. А чёртов Паоло… Он станет последним, о ком она станет думать в эту секунду.

Часть 14

Что-то было не так.

Он чувствовал это всем своим существом, как зверь чует опасность. И когда вышел к бассейну, где для девочек был накрыт стол в честь выходного дня, ничуть не удивился, что Марины среди них нет.       

Конечно, она могла быть где-то рядом, могла остаться в спальне или просто пойти в туалет… Логика говорила, что выбраться из его владений просто невозможно, во всяком случае – самостоятельно, но чутье буквально вопило о том, что случилось что-то не то.        

Паоло уже собирался было подойти ближе к девушкам, чтобы узнать у них, где Марина, но в этот самый момент его сотовый зазвонил, и когда на экране высветилось имя начальника охраны, он уже знал, что сейчас услышит.          

- Синьор Раньери, у нас проблемы…

- Я уже понял. Где она?

- В дальнем конце сада, с южной стороны. Я отправил туда людей...        

- Не надо, отзовите. Я сам.             

Он рванул, что было сил, к обозначенному месту, снова чувствуя себя хищником, для которого была только одна цель – поймать. Схватить, сцапать, сжать. До боли, до хруста, до последнего стона.     

Глупая девчонка! Она действительно надеялась удрать от него? Надо полагать, причины ее недавней покорности объяснялись именно тем, что она думала усыпить его бдительность. Обмануть его, одурачить и бросить. Бросить! Это слово билось в висках, вызывая перед глазами вспышки красных точек – то кипела в нем ярость от того, что она посмела желать от него уйти. С губ сорвался резкий полусмех-полурык – он потешался над всей этой ситуацией. Над своей внезапной наивностью, над ее бесполезной дуростью. Глупая, глупая Марина…              

Ему стоило понять сразу – она так просто не сдастся. Ему стоило распознать ее лживость, ведь он давно научился видеть людей насквозь. Ему стоило отдать ее кому-то другому, а не носиться с ней как с писаной торбой. Ну ничего, теперь он с удовольствием покажет ей, что бывает с теми, кто нарушает его правила. Что бывает с теми, кто предает его.      

Да, во всем случившемся он видел не уплывающие от него деньги, а то, что она желала избавиться именно от него. В то время, как он едва не подыхал от желания ею обладать. В то время как он испытывал несвойственные себе эмоции. В то время, как ему было мало ее, как бывает мало воздуха погибающему от удушья.      

Она себе на грех будила в нем зверя, и сейчас этот зверь дошел до края безумия и ярости.        

Он добежал до места в тот самый момент, когда она уже перекинула одну ногу через забор и собиралась перелезть, наверняка предвкушая свободу. Какой-то животный звук сорвался с губ и в один короткий рывок Паоло оказался у ограды. Пальцы стальным хватом сжались на щиколотке той ноги Марины, что была для него досягаема, и неестественно спокойно, с вкрадчивой лаской в голосе, Паоло поинтересовался:

- Далеко собралась, cara mia?*  

Она резко обернулась и вспышка ужаса в больших голубых глазах вызвала у него хищную улыбку. Марина резко дернулась, надеясь вырвать ногу из плена его пальцев, но он держал крепко, так крепко, что казалось – если сожмет ещё сильнее – услышит хруст хрупких костей.      

Он потянул ее к себе, собираясь стащить с забора, но она не сдавалась. Даже попыталась лягнуть его ногой, а когда он, не без труда увернувшись, резко дернул ее на себя, заставляя упасть ему в объятья, пустила в ход ногти. Их острые кончики впились в его лицо и остервенело проехались от скулы до рта, оставляя после себя кровавую дорожку. Он взревел от боли и попытался перехватить ее руки, но она продолжала вырываться с какой-то нечеловеческой силой, пребывая в полном неистовстве.        

- Пусти! Пусти меня! – истошный крик ударил по нервам, вызывая желание пустить в ход силу, чего никогда не делал прежде, как ни ненавидел женщин. Это было его личное табу. Но теперь - впервые в жизни – он был чудовищно близок к запретной черте, находясь на пределе контроля и разума.       

Заведя руки Марины ей за спину, он сцепил ее запястья одной рукой, а второй сгреб волосы в охапку и дёрнул – так, чтобы от этого болезненного движения она отрезвела.     

- Успокойся! – приказал резко и хлестко, прожигая Марину взглядом насквозь. – Иначе я найду способ привести тебя в чувство, но он тебе не понравится.