Невинность в расплату

В постелях таких женщин не ночуют. И их уж тем более не ласкают. Не целуют. Не сходят по таким с ума!

Но тело помнит ее жар. Ее нежную мягкость. Помнит настолько сильно, что само дергается. Прижаться к ней. Снова. В последний раз.

Обнять. Вдохнуть невыносимый, разламывающий ребра, запах ее длинных волос.

И даже холодный, ледяной душ не помогает.

Пусть я стою под ним так долго, что сводит скулы.

Вот теперь по-настоящему трезвея и приходя в себя.

И все равно.

Стоит мне выйти и бросить один, единственный взгляд на нее, так блаженно спящую. Так беззаботно раскинувшуюся на простынях, как вся моя трезвость летит к чертям собачьим.

Женщина.

Вот теперь она настоящая женщина. Больше не девочка, какой ее встретил впервые.

Изгибы рук стали другими. Плавными.

Румянец на щеках, который может быть лишь у той, что испытала свой первый оргазм в жизни. Провела впервые ночь со своим мужчиной. Настоящую ночь.

До боли сжимаю кулаки, думая о том, что все могло бы именно так и быть.

Зубы хрустят, настолько крепко сжимаются челюсти.

Она могла бы так лежать. Не здесь. В моей постели.

И мне не нужно было отрывать ее от себя. С мясом. С кожей.

Смывать с себя прошедшую ночь, пытаясь прийти в себя. Заставляя разум опомниться и пробудится!

Я мог бы прижать ее к себе сейчас. И нежиться в постели до бесконечности. Распустить всех слуг, чтобы остаться в доме только вдвоем. Завтракать прямо в постели.

Отставляя тарелки с едой. Чтобы снова. Жадно набрасываться на ее губы. Никуда не торопясь.

Но нет.

Реальность распорядилась по-другому.

И мне жжет кожу от прикосновений к ней.

И я должен сбегать, матерясь на самого себя.

За то, что не удержался.

Что не смог. Не смог держаться от нее на расстоянии.

Относиться так, как можно относиться к той, кем она теперь стала.

И я?

Я отпустил ее блядскую семью?

Проклятье! Да их нужно было приковать цепями и плавить каленым железом!

Впрочем, не стоит забывать.

Та, чье имя яростно шептал в лихорадке страсти, безумно, безудержно повторяя его снова и снова, часть той семьи. Она. Ее часть.

А значит, ничем не лучше.

И то место, которое единственно может быть ей выделено, она и должна занять.

Ничего большего.

К ней нужно относиться лишь как к телу. К вещи. К безымянной рабыне.

Которая не вызывает чувств. И ничего не стоит.

Снова сжимаю челюсти.

Как же сладко она спит!

Как беззаботно и чувственно чуть искривлен ее приоткрытый рот!

Матерюсь сквозь зубы.

Подхватываю одежду и выхожу, едва натянув брюки.

Я. Не должен. Забываться.

Но с ней в одной комнате оставаться невыносимо!

Она, как яд. Как наркотик. Проникает под кожу. В самую кровь.

Если останусь рядом еще хоть на минуту, не смогу даже уйти.

И ничего. Ни хрена. Даже пустого места не останется от Бадрида Багирова.

24Глава 24

* * *

— От нас требуют голову Романа Градова.

Арман морщится, будто выплевывая эту фамилию.

Фамилию брата. Его близнеца. Которую он взял, отказавшись от семьи.(* прим. автора. История Роман в книге " Одержимый, история Армана в книге " Я. Хочу. Тебя". Обе намного мягче этой истории, хотя тоже оооочень переживательные!)

Того, о ком мы даже не говорили. Не вспоминали. Не произносили его имени в последние годы.

И который умудрился так красочно о себе напомнить.

— Его голову прямо на блюде. Тогда они будут считать конфликт исчерпанным.

Сжимаю кулаки. Вижу, как у обоих братьев раздуваются ноздри от ярости.

— Почему именно ты приходишь ко мне с их требованиями? Переговоры вел я. Но так и не дождался ответа. Мне отвечают, что все еще думают. И даже готовы принять некоторые из моих условий.

— Наверное, просто боятся сказать тебе это в лицо, брат, — Арман пожимает плечами.

— По сути, и мне не высказали такого ультиматума. Скажу так. Сорока на хвосте принесла. Вроде на уровне слухов. Но ты понимаешь. В открытую высказать такое требование у них кишка тонка. Он, может, и называет себя Градовым, но все-таки Багиров. Если такое озвучить тебе или кому-то из нас напрямую, в лицо….

— Будет еще один десяток трупов, — заканчивает за него Давид. — Из тех же самых благородных семей. Или не один? Всех на хрен вырезать под корень! А, Бадрид? Как тебе эта идея?

— По-моему, очень даже неплоха, — Арман сжимает кулаки, хоть и вальяжно забрасывает ноги на стол.

Обманчивая расслабленность.

На самом деле он весь натянут, как струна.

В любую секунду готов сорваться. В миг переломить кому-то шею.

Но это знают только близкие Армана. Именно в самый опасный для окружающих момент он принимает ленивую, расслабленную позу.

И глазом не успеет никто моргнуть, как уже успеет уложить пятерых-семерых. Навечно. Голыми руками. Я уже это видел. И не раз.

Но его вальяжность всегда действует на людей расслабляюще. А зря.

— Всех просто вырезать? Все семьи?

Сжимаю виски пальцами.

Почему при мысли о семьях снова передо мной встает нежное девичье лицо? Сменяясь другим. Тем, что видел сегодня. С почти лиловыми, зацелованными, искусанными распухшими губами?

Черт!

Я должен сосредоточиться на главном!

А не на том, как тихо она дышала. Не на простыне, что сползла, оголяя ее молочную грудь с вишневым соском.