Невинность в расплату

И понемногу боль и страх последних дней отходят.

Родной дом словно шепчет мне о том, что надо идти вперед. Что я выросла, а обратных дорог не бывает. И что любое счастье, чтобы стать настоящем, должно закалиться в огне трудностей. А иногда даже страданий.

Мне хорошо. Впервые по-настоящему хорошо. Спокойно.

Я верю родным стенам. И миру, который наконец поселился в моей душе. Верю…

Или…

Мне не суждено. И с самого начала мы все были обречены на смерть и страдания, — проносится в голове, когда с оглушительным треском в стене лопают окна.

Пытаюсь вскочить, но огромный шкаф Алексы летит в стороны, разлетаясь на обломки. А меня заваливает ее одеждой и досками.

Взрывы оглушают.

Меня будто со всего размаху ударяет в грудь.

А из ушей льется кровь, как ни зажимаю их, кажется, что сейчас лопнут барабанные перепонки.

К окну!

Но огонь, непонятно откуда сорвавшийся, взметается столбом, преграждая мне дорогу.

Все трещит. Ходит ходуном.

Всю комнату, весь дом сжимает, как картонный домик.

Кажется, сейчас обрушится потолок. А стены будто сужаются. Штукартурка с резким треском отлетает обугленными кусками. Что-то стреляет. И новые. Новые и новые взрывы. Гарь, едкий дым, забивают легкие. Грудь. Вытесняют весь воздух. Обжигают рот внутри.

«Это конец», — понимаю с предельной ясностью, пытаясь в очередной раз подняться и тут же падая от нового удара. Меня будто отшвыривает волной к дальней стенке. И новая взорвавшаяся мебель, падая, закрывает окончательно спасительное отверстие окна.

60 Глава 60

Все.

Погружаюсь во тьму, чувствуя, как раздирает легкие, когда слышу громче взрывов его надрывное, ревом

— Мариииииииии!

Но уже не спасет. Такая наша любовь. Увы, мы оба в ней может только погибнуть!

— Не надо, — пытаюсь прошептать обожженными гарью и диким жаром губами.

И кажется, будто он может меня услышать. Пусть мои губы не издают ни единого звука. Но я говорю ему туда. Прямо внутрь. В самое сердце! А что, если не сердце, способно расслышать даже самые тихие, даже беззвучные слова?

Его может.

Я почему-то сейчас в это верю. Сейчас, на самой грани. Верю, что он может чувствовать меня так же, как и я его!

— Мариииииии!

Его дикий вопль сильнее взрывов. Мощнее всполохов. От него дребезжат те остатки стен, что еще уцелели!

Пытаюсь подняться, но все тело будто разлетелось на осколки.

Преодолевая дикую боль и слабость, отбрасываю обломки и вещи, которыми меня завалило.

— Нет, — хриплю, и кажется, что сейчас горлом пойдет кровь. — Нет, ты не должен! Не должен умереть здесь вместе со мной!

И я вижу его сквозь гарь, хотя кажется, что наполовину ослепла.

Вижу огромныю фигуру, способную, кажется, пробить и стены и потолок.

Сквозь перену черного дыма, в горящей прямо на нем рубашке, расшвыривает все на своем пути.

— Неееееет! — ору, захлебываясь диким криком, почти поднявшись на ноги и тут же падая обратно, когда с потолка огромная балка с торчащими гроздями с треском обрушивается прямо на него.

Но он только отшвыривает ее в сторону, даже не глядя, а черные, сверкающие глаза безумно и как-то почти слепо мечутся по комнате.

Она врезается гвоздями прямо в его плечо, но Бадрид даже не останавливается.

Только вижу, как плотно сжаты челюсти. Как огненная струйка крови плывет по его лицу, засталая глаз. И его дикий, бешеный, безумный крик, что разрывает пространство.

— Мари!

Но я проваливаюсь в темноту….

А после чувствую, как меня подхватывают крепкие руки.

Замутненным взглядом сквозь дым вижу его лицо.

Преграды между мной и окном, казавшиеся мне нереальными, расшвыриваются, как перышки, отлетая во все стороны.

Пламя взметается сильнее. Накрывает с головой, когда он делает шаг через окно.

Мне кажется, мы сейчас просто сгорим. Поджаримся живьем.

Но уже через миг я, закашливаясь, вдыхаю свежий воздух.

Не верю. Не верю, что все позади. Что он… Смог…. Это же невозможно!

— Все хорошо… Тс… Моя девочка… Не смотри. Не смотри туда.

Закрывает мне глаза, пронося дальше.

И вдруг резко отшвыривает в сторону. На траву. У самой ограды. Так, что мой бок ударяется о холодный металл.

Наваливается сверху и вот теперь уши разрывает настоящим грохотом. Хоть Бадрид с такой силой зажимает их, что, кажется, сейчас лопнет моя голова!

Толкает ногой дверцу калитки и кубарем, перекатом, увлекая за собой заставляет катиться вниз… А его руки крепко держат. Оплетают все тело. Закрывают от ударов.

И в нос забивается этот жуткий запах. Запах спекшейся крови и выжженной кожи. Горелого мяса. Запах, который я уже не забуду никогда. Он намертво останется во мне. Его и столетиями теперь не вытравить!

— Ты как? Все цело?

Мы уже внизу. Под холмом, на котором был выстроен наш дом.

Капли вдруг хлынувшей грозы ледяными иголками падают на кожу.

Он лихорадочно мечется глазами по моему лицу.

Я молчу, не в силах даже выдохнуть.

— Не молчи, Мари. Не молчи, — кажется, даже с его губ сейчас вылетает едкий ядовитый дым.

— Ты пришел… — шепчу, пораженно всматриваясь в его лицо. Впиваясь глазами.

— Бадрид. Ты ведь мог там… Погибнуть!