– Сие просто наказание. Но, в отличие от Утренней Звезды, я не желала человечеству дурного. Я предпочла использовать свое изгнание, дабы присмотреть здесь за паствой Божьей, продолжать служить Небесам, как могу.
– И как же ты служила небесам?
– Как могла, – она смахнула пушинку со своей юбки. – Мое величайшее свершение было в твоем веке, когда я уберегла младенца Христа от лиха, доколе он был еще младенцем, беззащитным пред сим суровым светом.
При этом напоминании о том, как он не сделал того же, когда Иисус был старше, Иуда пристыженно понурил голову. Иуда предал не только Сына Божия, – но и самого дорогого друга. Он снова ощутил тяжесть кожаного кошеля с серебряными монетами, который вручили ему жрецы, тепло ланиты Христовой под его губами, когда целовал Его, чтобы выдать палачу.
Не в силах скрыть прозвучавшую в голосе зависть, он спросил:
– Но как ты защитила Христа? Я не понял.
– Я пришла в Вифлеем пред очи Марии и Иосифа вскоре по рождении Христа. Я поведала им о том, что провидела, – о грядущем избиении невинных царем Иродом.
Иуда, знающий эту историю, сглотнул, сызнова постигая, кто находится с ним в лодке.
– Ты была ангелом, велевшим им бежать в Египет…
– Я также отвела их туда, где их сын нашел прибежище, до поры укрывшее его от невзгод.
Теперь Иуда понял, насколько сильно она отличается от него.
Она спасла Иисуса.
Иуда убил его.
Ему вдруг стало нечем дышать. Ему нужно было встать, снова начать двигаться. Он опять принялся медленно толкать гондолу вдоль канала, пытаясь вообразить жизнь Ареллы на земле, отрезок куда более протяженный, чем его краткое бытие.
И, наконец, задал следующий вопрос, ничуть не менее важный для него:
– Как ты переносишь время?
– Я шествую сквозь него, в точности как ты, – и снова она коснулась осколка на шее. – Без счету дней служила я человечеству прозорливицей, вещуньей, оракулом.
Иуда вообразил ее в этой роли, одетую в незатейливый наряд дельфийской жрицы, возвещающей слова пророчества.
– Однако более этим не занимаешься?
Она устремила взор куда-то вдаль над черными водами.
– Я по-прежнему порой прозреваю то, что грядет, время, разворачивающееся предо мною так же верно, как тропы, оставшиеся позади меня. Я не могу противиться этим видениям. – Между бровями у нее залегла горестная складка. – Но более я не делюсь ими, ведая, что мои провидения доставят более страданий, нежели радости, и посему держу таковое будущее в секрете.