Невинные

Арктическое солнце свинцовым грузилом маячило на горизонте, отказываясь до конца подниматься в эту пору года. Томми озирал бескрайний простор морского льда, темный след открытой воды, пробитый носом корабля. Единственными живыми существами на многие мили окрест был экипаж ледокола. Томми даже не знал, следует ли относить Алешу или его повелителя к числу живых существ.

Скрип двери привлек его внимание от горизонта обратно к палубе. Высокий темный силуэт появился из люка, пригнувшись, чтобы не удариться головой. Он придерживал полы своей рясы от яростного ветра – не из-за холода, а чтобы шерсть не хлестала его по телу. Отсюда прекрасно была видна густая борода и сердитое выражение лица.

Это Алешин господин.

Григорий Распутин.

В одной руке русский монах держал спутниковый телефон.

Заинтересовавшись, Томми немного спустился, чтобы подслушать его сверху.

На борту корабля все смолкают, стоит Томми войти в каюту. На него смотрят, как на инопланетянина – может быть, теперь он и есть инопланетянин. Но отсюда, с высоты, он может незаметно слушать и наблюдать обычную жизнь, протекающую внизу. Это еще одна причина, по которой ему нравится сюда забираться. Ему просто приятно смотреть, как кто-то курит, насвистывает или рассказывает анекдот, хоть Томми и не понимает по-русски.

Он тихо спускался, пока не нашел укромное местечко достаточно близко, чтобы слышать, – не попадаясь, однако, Распутину на глаза.

Монах вышагивал под ним туда-сюда, ворча по-русски и окидывая льды озлобленным взглядом. Он то и дело проверял телефон, будто ждал звонка. Что-то явно взбудоражило этого типа.

Наконец телефон зазвонил.

Распутин рывком поднес трубку к уху.

– Da?

Томми затаился на своем решетчатом насесте тихо, как мышь, мысленно вознося молитвы, чтобы звонящий говорил по-английски. Может, удастся узнать что-нибудь.

Пожалуйста…

Распутин молча слушал собеседника добрую минуту, после чего откашлялся и заговорил с сильным акцентом.

– Прежде чем мы поторгуемся за мальчишку, – сказал он, – я хочу фотографию Евангелия.

Томми обрадовался, услышав английскую речь, но тут же насторожился. Что Распутин имел в виду, говоря «поторгуемся за мальчишку»? Кто-то пытается его купить? Сулит ли этот звонок ему свободу – или новую тюрьму?

Если бы только услышать, что говорят с другого конца…

К сожалению, этому желанию сбыться не суждено.

– Я знаю, что Евангелие было явлено, кардинал, – прорычал Распутин. – И я не пойду на переговоры, пока не смогу убедиться, что оно остается в вашем распоряжении.

Вопросы затрещали в голове Томми, как петарды. Какое Евангелие? Какой кардинал? Он говорит с каким-то представителем католической церкви? Почему?

Томми представил глаза священника, утешавшего его после смерти родителей на вершине Масады. Вспомнил искреннюю заботу того человека. Священник даже помолился за его отца и мать, хотя знал, что они оба иудеи.

С другого конца донеслись негодующие выкрики, достаточно громкие, чтобы долететь до нашеста Томми.

Распутин снова что-то сказал, перейдя с английского на язык, смахивающий на латынь. Томми припомнил, что тот священник молился тоже на латыни. Нет ли тут какой-то связи?

– Таковы мои условия, – бросил Григорий и дал отбой.

Он снова принялся расхаживать, пока телефон не пиликнул о входящей эмэмэске.

Посмотрев на экран, Распутин преклонил колени на ледяной палубе. С восторженным видом он озирал льды, сжимая телефон между ладонями, будто молитвенник.

Томми тихонько свесился со стрелы, чтобы посмотреть на экран. Он не смог ничего разобрать, но решил, что это фотография Евангелия, которое Распутин хотел увидеть.

Телефон затрезвонил снова.

Распутин ответил на звонок, не вставая с колен, явно не в силах скрыть восторг в голосе.

– Da?

Последовала долгая пауза, пока монах выслушивал речи звонящего.

– Весьма удовлетворительно, – изрек он, коснувшись своего наперсного креста толстым пальцем. – Но, кардинал Бернард, мы ведь всегда можем встретиться для обмена в Санкт-Петербурге? Я бы с радостью оказал вам русское гостеприимство. Во время последнего визита отец Корца весьма насладился им.

Томми подскочил, едва не свалившись с перекладины.

Он и забыл имя того священника, но узнал его, как только оно прозвучало.

Корца.

Прежде чем он успел пораскинуть умом над этой новой загадкой, Распутин оскалил зубы, обнажив свои длинные клыки.

– Тогда, значит, нейтральная территория, – хмыкнул он. – Что скажете насчет Стокгольма?

Какое-то время еще Григорий слушал, потом простился и прервал связь. Вскарабкавшись на ноги, монах устремил взгляд на лед и стоял так долго-долго.

Томми боялся пошевелиться и потому наблюдал и ждал.

Затем Григорий запрокинул голову и поглядел прямо на Томми с улыбкой, по сравнению с которой даже окружающий лед казался теплым. Должно быть, Распутин с самого начала знал о его присутствии. Томми заподозрил, что монах перешел на английский намеренно, чтобы он наверняка понял самую суть разговора.