Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)

Зал снова гремит аплодисментами. Отдельные свистки тонут в общем гуле одобрения. Впечатление, произведенное речью Чьюза, настолько сильно, что Безье более не пытается возражать: настроение явно не в его пользу.

Некоторое колебание и замешательство вызвало выступление инженера Грехэма. Он заявил, что вполне сочувствует идеям, высказанным профессором Чьюзом. Однако он не может не поделиться с собранием некоторыми своими сомнениями.

— Положение таково, — сказал он, — что правительство нашей страны упрекает правительство Коммунистической державы в подготовке агрессии, но с таким же обвинением выступает против нас Коммунистическая держава. Кто же прав? Честно сознаюсь: трудно разобраться. Вероятно, история разрешит. Но если так, то имеем ли мы право отказываться от военной работы? Если даже согласиться, что Коммунистическая держава и не готовится к агрессии, то ведь ее ученые все-таки не отказались от военной работы: они производят атомные бомбы. Почему же наша страна должна быть в худшем положении, почему мы должны бастовать?

Собрание молчит. Лишь кое-где возникают робкие аплодисменты, но сразу же смолкают. Только в первом ряду Безье демонстративно аплодирует.

— Подождите, профессор Безье, — с явной досадой говорит Грехэм, — я вовсе с вами не согласен! Я считаю, что атомная бомба и «лучи смерти» должны быть запрещены. И, в отличие от вас, я подпишусь под этим требованием. (Голоса: «А Ундрич и Уайтхэч? Вы говорите и от их имени?») Я говорю только от своего имени. Мы должны добиваться и добиться международного контроля над атомной и лучистой энергией. А пока этого нет еще, мы, не бросая своей работы, должны предупредить наше правительство: если оно первым применит атомную бомбу и подобное оружие, мы откажем ему в поддержке и будем считать военным преступником.

Эрнест Чьюз понимал, что в настроении собрания снова происходит перелом. В каждом публичном выступлении есть что-то неуловимое: тон ли речи, другие ли не поддающиеся учету штрихи, по которым собрание безошибочно ощущает, насколько искренне говорит оратор. Профессору Безье собрание явно не доверяет — в искренности Грехэма оно не сомневается. Эрнест Чьюз решил, что настало время воспользоваться своим правом председателя: он поднимается на трибуну.

— Здесь говорились, что честные дилетанты предпочтительней профессиональных мошенников, — повторяет Эрнест слова отца, не называя, однако, его. — Это, конечно, так, вся беда лишь в том, что честность еще не гарантирует дилетанта от того, чтобы он незаметно для себя оказался на поводу у обманщика. Господин Грехэм с удивлением обнаружил, что ему аплодируют те, чьи аплодисменты ему неприятны. Правда, господин Грехэм искренне признался, что ему трудно разобраться в вопросе, который как раз мы и разбираем. Решение вопроса он любезно уступает истории. Но не надо представлять себе историю в виде некой премудрой пифии, решающей без нас и за нас. Нет, история — это также и мы с вами, и чем меньше мы будем глупить, тем умнее будет и история. А зачем глупить, зачем нам, ученым, дилетантствовать, когда есть наука? Да, наука общественного развития! Правда, многие ученые упорно не желают признавать ее наукой: здесь, видите ли, не было ни опытов в лаборатории, ни микроскопов, ни пробирок… Здесь — только страна с двухсотмиллионным населением, где создан новый общественный строй. Но неужели с точки зрения науки это меньше, чем опыты в пробирке? (Аплодисменты.)

Господин Грехэм ждет, что история разберется. А того, что история уже разобралась, господин Грехэм не замечает. Зато это очень хорошо заметили наши правители — вот почему они и хотят «поправить» историю атомной бомбой. Хотите ли вы, господин Грехэм, помогать им в этом? Некогда властители земли бросили Галилея в темницу за то, что он посмел заявить, что Земля вертится. Теперь властителям Земли этого мало: они хотели бы остановить Землю, остановить историю, остановить прогресс!.. И они вообразили, будто это можно сделать при помощи науки! Но наука, которая может верить в эту нелепость, перестает быть наукой!

Господин Филрисон призывал нас к мирному соревнованию с Коммунистической державой. Я два месяца был в Коммунистической стране и видел: там делается как раз то, о чем говорил Филрисон. Там атомная энергия нужна для того, чтобы менять течение рек, создавать искусственные моря, пробивать горы, орошать степи и осушать болота. Зачем Коммунистической державе завоевывать чужие земли? Разве, меняя климат, орошая степи, увеличивая их плодородие, поднимая целину, она не завоевывает новые земли внутри своих границ?