Невинные дела (Худ. Е.А.Шукаев)

Такая же тщательная подготовка велась и внутри. Тут уж действовал столь же принципиальный господин Фрейлингтон, председатель рабочего союза. Однако, несмотря на все свои старания, он был менее уверен в успехе, и выражение унылой безнадежности так и не сходила с его вытянутого лица. Впрочем, рабочие не очень-то часто видели своего руководителя: он предпочитал оставаться в тени. Зато Джон Джерард вскоре увидел себя признанным главой лояльных рабочих. А набралось таких не так уж мало. Прежде всего, тут были наиболее квалифицированные рабочие, которые во всяком случае оставались на переоборудовании завода с полной ставкой, а потому не так уж волновались по поводу размера ставки своих менее счастливых товарищей. Наконец, и среди этих последних было немало таких, которые двадцать процентов ставки предпочитали неопределенным перспективам голодной борьбы. Джон чувствовал, что число его сторонников растет. Правда, неприятное чувство зашевелилось в его сердце, когда он прочел в газетах о засланном из Коммунистической державы специальном эмиссаре — кто же из медианских рабочих не понимал, что речь идет о Томе Бейле? «Это, конечно, бесчестно, — подумал Джон, но тут же успокоил себя: — Что ж, Том сам виноват: зачем он дал повод?» Впрочем, Джон точнее не определил для себя, в чем же заключался этот повод: в том ли, что Бейл поехал добровольцем на фронт, был ранен и попал в Коммунистическую державу, или в том, что он добивался лучших условий для рабочих? Что поделать: недостаток многих людей не в том, что они не думают, а в том, что боятся додумывать до конца; впрочем, они делают это для самозащиты…

И вот наступил момент, когда волновавший всех вопрос должен был разрешиться на общем собрании рабочих. Господин Прукстер любезно отвел для собрания главный корпус завода. Ожидался большой день. На Медианском аэродроме сел хорошенький, аккуратный самолет, откуда на землю сошла довольно грузная фигура господина Пумферца. Да, сам председатель великанской Федерации Труда пожаловал на собрание медианских рабочих. Как почетному гостю, ему и было предоставлено первое слово.

Кругленькая фигурка господина Пумферца, его лоснящееся лицо, сигара, непрерывно кочующая из одного угла рта в другой, — все это было встречено рабочими с некоторым недоумением, что, впрочем, не помешало приветствовать его аплодисментами, правда, не совсем уверенными, как бы выжидающими. Господин Пумферц приложил руку к сердцу и раскланялся на манер оперного артиста. Затем он произнес речь. Если бы слушатели были более сведущи в истории и менее провинциальны, они, несомненно, должны были бы чувствовать, что в этом пылком ораторе слились воедино по меньшей мере Демосфен и Цицерон. Он воздвигал горы аргументов, он обрушивал на слушателей водопады красноречия, он ворковал нежной горлицей и налетал могучим орлом на воображаемых противников. Ах, если бы собрание могло оценить эту ораторскую симфонию! Но рабочие слушали сумрачно: они следили не за тем, как он говорил, а за тем, что он говорил.

Говорил же он, что только исключительно важное значение новых «лучей Ундрича» заставило его самого, председателя великанской Федерации Труда, отложить в сторону другие важные дела, покинуть столицу и примчаться в Медиану. Говорил о происках и кознях международного коммунизма против великанской демократии и великанского образа жизни, о том, что Коммунистическая держава собирается напасть на Великанию и покорить весь мир — она уже направила из-за океана свои таинственные лучи. Может быть, это только разведка, чтобы прощупать нашу стойкость. Будем же стойки! Принесем жертвы, чтобы защититься… Все приносят жертвы: и промышленники и рабочие. Разве не терпит убытков «Прожекторное общество» от остановки и переоборудования завода? Но оно идет на жертвы для защиты свободы, демократии, цивилизации. А можем ли мы, рабочие, — патетически воскликнул господин Пумферц, — можем ли мы отстать от промышленников? Нет, не позволим им быть большими патриотами, чем мы! Разделим справедливо жертвы, выпавшие на нашу долю. Защищая свои интересы, не забудем об интересах общих — будем же умеренны в своих требованиях. Умеренность, умеренность и еще раз умеренность!

— Двадцати процентов хватит или просить меньше? — крикнул задорный голос из толпы.

— А мы и на двадцать согласимся, господин председатель, — откликнулся другой. — Только вы уж не забудьте скидочку и себе сделать. Тоже пожертвуйте.

— Да с его заработком и двадцать процентов ладно будет. На сигары хватит!

По толпе прошел смех. Восклицания принимали явно неуважительный характер. Председатель постучал гаечным ключом, заменявшим традиционный молоток. Смех и шум стихли.

— Что же, если бы я был рабочим вашего завода, я согласился бы на двадцать… — попробовал отпарировать неприятные выкрики господин Пумферц.

— А вы к нам поступайте! — опять донесся крик. — Хозяева примут. Такие им по сердцу!

— Вместо швейцара в главной конторе станете. Фигура видная…