В этот момент за столом президиума снова появился господин Тинтерл. Председатель собрания основательно поработал ключом, прежде чем водворилась относительная тишина. Господин Тинтерл поднялся из-за стола.
— Я уполномочен господином директором заявить… — начал он торжественно: — заявить, что директор не хочет доводить дело до конфликта. Он решил удовлетворить просьбу рабочих.
Раздались аплодисменты. Том Бейл, почуяв неладное, вскочил на перевернутый ящик и из глубины цеха, через головы рабочих, крикнул:
— Вы согласны на пятьдесят процентов?
Тинтерл замялся.
— Ваш оратор говорил: тридцать процентов. Господин директор уполномочил меня на тридцать процентов.
Из зала понеслись крики: «Измена! Предательство! Долой тридцать процентов! Голосовать!»
За тридцать процентов проголосовало около пятисот человек, за пятьдесят — около шести тысяч. От имени директора Тинтерл заявил, что администрация отвергает требование пятидесяти процентов. Забастовка была объявлена.
8. Страшное слово
Я должен жить так, чтобы не стыдиться самого себя… А вы желаете, чтоб я растоптал это, чтоб я стал подлецом, на которого даже плюнуть никто не захочет, подлецом из подлецов! Нет, я не согласен!
На следующее утро Джерард был вызван Фрейлингтоном. Председатель молча протянул ему бумажку. Это была телеграмма за подписью Пумферца. Глава Федерации Труда объявлял забастовку медианских рабочих незаконной.
— Конечно, незаконна, — подтвердил Фрейлингтон. — В конце концов, Прукстер принял наши требования, чего же еще?
Джерард промолчал.
— И потом ясно: забастовка получила политическую окраску. Вчерашние речи…
Джерард все молчал. Фрейлингтон уныло на него посмотрел.
— Надо выходить из положения… — сказал он.
— А что ж теперь делать? — нарушил наконец свое молчание Джерард.
— Как что? — удивился председатель. — Раз забастовка незаконна, значит, надо начать работу по переоборудованию завода. Уже поступают новые станки… Чего тянуть?
— Да кто ж пойдет работать?
— Вот об этом я и хотел поговорить с вами, Джерард. Курите! — Фрейлингтон раскрыл портсигар и протянул Джерарду. Тот взял сигарету. — Поначалу положение кажется действительно щекотливым. Ну, а если разобраться? Ведь пятьсот человек против забастовки голосовали, так? Значит, готовы работать, так? А теперь, раз забастовка незаконная, выходит, они правы — что же им теперь может помешать начать работу?
— Как, против решения большинства? — изумленно спросил Джерард.
— Да, раз оно незаконно! — недовольно сказал Фрейлингтон.
— Но ведь это же штрейкбрехерство… — не удержался Джерард.
— Э, Джерард! Нельзя так бросаться словами — вы не коммунист. Надо разобраться в обстановке. Я говорил с Прукстером. Он обижен решением общего собрания, а все-таки обещал тем, кто начнет работу по переоборудованию, платить полностью, а остальным — тридцать процентов. Неужели для них лучше ничего не получать? Выходит, это в их же интересах… Поломаются, поломаются — и, не беспокойтесь, сами поймут, что лучше. Кто же станет отказываться от платы?
— А все-таки…
— Ничего не все-таки, Джерард! Будьте мужчиной! Конечно, тому, кто начнет первым, нужно известное мужество. Но не беспокойтесь, уверен, скоро все будут благодарить… Да, да, Джерард, вы заслужите общую благодарность…
— Я?
— Да, вы, Джерард. Я считаю, вы самый подходящий человек. Вас рабочие уважают. К вам прислушиваются… Пусть вы остались в меньшинстве, завтра оно станет большинством. Ну, а уж это меньшинство во всяком случае за вами пойдет…
— Нет, не пойдет… Я сам не пойду… — глухо сказал Джерард.
— Подождите, Джерард, к чему торопиться? Обдумайте!
— Я не пойду, — так же глухо повторил Джерард.
— Это почему же?
— Не хочу быть штрейкбрехером…
— Да я ж вам объяснил… Не запугивайте себя страшным словом.
— Да, страшное слово… — Джерард в волнении поднялся с места. — Страшное для рабочего… Позорное… Потерять совесть… Предать товарищей… Господин Фрейлингтон, приходилось и мне, еще в молодости, в забастовках участвовать, но штрейкбрехером — нет, не был, никогда, слышите, никогда… И мой отец, и мой дед… Мальчонкой был, запомнил на всю жизнь, как дед подвел меня к окну и сказал: «Смотри, Джон, смотри хорошенько». А на улице шли люди, глядели исподлобья, сбоку шагали полицейские, а мужчины показывали кулаки, женщины кричали вслед ругательства. «Кто эти люди?» — спросил я деда. «Это не люди, это штрейкбрехеры», — сказал он.
— Вы совсем напрасно, Джерард, углубились в детские воспоминания, — оскорбленно сказал Фрейлингтон. Углы губ его унылого лица опустились. — Вы путаете разные вещи… Глупо говорить о штрейкбрехерстве, когда федерация признала объявление забастовки незаконным. Вы читали телеграмму Пумферца…