Реминдол удивленно посмотрел на спрашивающего. Что это - ловушка?
Врач (или тот, кто выдавал себя за врача), заметив недоверие, сказал:
- Я говорю серьезно. Но, вы понимаете, нам необходимо знать, кто вы и ваш адрес.
Ага! Вот оно что! Они не знают, кто он, и хотят это узнать. Хорошо, что случайность благоприятствовала ему. Будь на нем мундир, а не пижама, его инкогнито было бы раскрыто.
- Вы желаете знать, кто я? - переспросил Реминдол и надменно добавил: - Во всяком случае, об этом я буду говорить не с врачом, а с вашим командующим или начальником. Так и передайте ему. Вы же, господин врач, мне не нужны: я вполне здоров.
Когда врач ушел, Реминдол снова стал раздумывать о том, что произошло. И чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что не мог он попасть в плен просто по несчастной случайности. Взять сразу министра - нет, такая случайность слишком невероятна. Охотились именно за ним. Но откуда могли знать, где он находится? Реминдол думал, думал, и вдруг его озарило: Анни! Вот кто выдал его. Недаром же ее не было дома. Она была подкуплена ими! Ясно, совершенно ясно! Он уже давно заметил в ее отношении к нему что-то напряженное, точно она боялась его. Ясно!
В этот и на следующий день врач снова заходил, но Реминдол не пожелал отвечать на вопросы. На третий день двое солдат, тоже почему-то в белых халатах, провели Реминдола наверх, в кабинет начальника. И этот был в белом! Странный маскарад!
Начальник предложил сесть, открыл и придвинул Реминдолу коробку с сигарами.
- Мне передали, - сказал он, также чисто, без акцента, - что вы готовы вернуться домой. У нас нет оснований задерживать вас. Если вы сообщите ваш адрес или ваш домашний телефон…
- Послушайте, прекратите эту комедию! - раздраженно крикнул Реминдол. - Вы, господин коммунист, отлично знаете, кого вы захватили. Вы давно охотились за мной. Вам не удалось бы это так легко, если бы не эта бесчестная женщина, предавшая меня. Но и вы и она еще поплатитесь! Я уверен, что правительство уже принимает меры к моему освобождению.
- Так, значит, это вы пропавший военный министр? - совершенно спокойно спросил начальник.
- А, пришлось сознаться! - торжествующе воскликнул Реминдол. - Ваше притворство, будто вы ничего не знаете, слишком глупо.
- Что ж, ваше превосходительство, - примирительно сказал начальник, - сообщите ваш адрес, и мы немедленно доставим вас домой.
- Мой адрес? - возбужденно воскликнул Реминдол. - Вы не знаете адреса военного министерства?!
Он почувствовал, что коммунист готов идти на уступки, видимо испугавшись его, и становился дерзок.
- Домашний адрес устраивал бы нас больше… - осторожно сказал начальник коммунистов.
Ясно: они боялись обратиться в министерство, боялись ответственности, наказания.
Реминдол ударил кулаком по столу:
- Я требую, чтобы вы немедленно позвонили в министерство! Сейчас же!
Он снова ударил по столу, но тут вскочили двое, скрутили его, яростно рычавшего, и, оттащив в камеру, бросили на койку.
Врач, навещавший Реминдола, постучал в кабинет начальника.
- Ну как, господин директор, - спросил он, входя, - удалось что-нибудь узнать?
- Удалось узнать, что у нас беспорядки, безобразие! - сердито сказал тот, кого называли директором.
- Что вы имеете в виду, господин директор? - удивленно спросил подчиненный.
- За чем вы смотрите? Как вы могли допустить, чтобы к нему попала газета?
- Газета? Не может быть!.. А почему вы думаете?
- Еще бы! Слышали бы, что он тут нес: он - военный министр, мы его похитили, мы, конечно, злобные коммунисты, выдала его коварная женщина… Разве сумасшедший сам такой бред выдумает? Все из «Горячих новостей»…
- Решительно не понимаю, как это случилось, - смущенно сказал врач. - Разве кто-нибудь из служащих? Вряд ли… А может быть, он через форточку услышал? - догадался врач. - Знаете, как в соседнем парке орет громкоговоритель…
- Надо бы поговорить, чтобы его сняли. Мало хорошего, если радио будет сбивать с толку наших сумасшедших. Сами знаете, как трудно разуверить их, если они что-нибудь вобьют себе в голову. Да уж черт с ним, воображай себя хоть министром, но адрес-то свой сообщи…
- Пожалуй, застрянет у нас…
- В том-то и дело. Наполеон торчит вторую неделю, теперь этот…