— И Богу. В исповедальне рядом с тобой был Бог. Я услышал твои молитвы, Томас, и убил твоего отца. Я сделал так, что его лестница упала, и позволил ему умереть. Я сделал это в наказание за то, что он сделал с тобой. А когда ты жил у приемных родителей, которые над тобой издевались, я снова прислушался к твоим мольбам и послал ангела, который привел тебя в другую семью, к родителям, которые были добры к тебе. И как ты отплатил мне за добро? Ты расстрелял мою семью. Ты убил моих ангелов, пока они спали, а потом бежал, как последний трус.
Его мозг работал как бешеный, возвращая его в прошлое, в фургон, в котором он переезжал с отчимом с места на место. Отчима звали Эрнест. Он вспоминал долгие переезды из штата в штат, долгое ожидание… А потом Эрнест кивал ему, и он выбирался из фургона и подходил к маленькому мальчику или девочке, чтобы с помощью заранее заготовленной речи заманить их в грузовик. А потом был новый долгий переезд. Он отчаянно боролся со слезами, потому что знал, что этот ребенок, который сейчас сидит на скамье между ним и отчимом, скоро бесследно исчезнет. И снова переезды в другие штаты, за другими мальчиками и девочками. Он знал, что впереди его ждут новые жертвы, много новых жертв…
— Я не хотел быть убийцей, — прошептал он.
— Ты был освободителем, — возразил архонт. — Моим ангелом. На тебе была моя отметина.
Он почувствовал, как возрождается чувство вины, которое он душил в себе долгие десятилетия. Он никому об этом не рассказывал, но глодавшее его раскаяние оборачивалось язвами, высоким кровяным давлением и сердцебиением, которые в конце концов привели к первому сердечному приступу. А еще к алкоголю, который не был способен прогнать призраки, но приглушал их голоса.
— Я очень долго искал тебя в первый раз, — вкрадчиво продолжал голос. — Будучи заключенным в этом теле, мне пришлось использовать методы, изобретенные людьми. И когда я тебя в конце концов нашел, то по своей доброте дал тебе шанс спасти свою душу. Я был готов освободить твоего сына, но как поступил ты?
«Верно, — подумал Марк, — я спасся». Но он знал, что даже если бы согласился встретиться с ними и отправился жить в этот темный подземный ад, они все равно не освободили бы Чарли. Чарли успел увидеть слишком много. Они все равно оставили бы мальчика у себя и стали пытать его в наказание отцу. Его возвращение ничего бы не изменило. Ничего.
«По крайней мере, ты был бы рядом с ним, — возразил внутренний голос. — Чарли не остался бы один на один с этими людьми. Ты покинул своего сына».
— Вы бы его не отпустили, — сказал он.
На этот раз голос раздался у его уха.
— Ты, трус и чудовище, осмеливаешься обвинять меня во лжи?
Его глаза распахнулись, и он увидел тени на стене. Они складывались в чудовищные образы.
— Ты его бросил, — произнес голос. — Ты позволил ему страдать. Своему ребенку. Своему сыну. Он страдал за твои грехи.
— Я видел, чем вы тут занимаетесь.
— И чем же, Томас?
— Вы пытаете людей, а потом убиваете их.
— Мы готовим грешников к достойной смерти, Томас. Они здесь по той же причине, что и ты. Ты должен искупить свою вину. И попросить о прощении.
— Нет.
— Значит, тебе предстоит еще о многом подумать.
— Вы меня убьете.
— Мы хотим спасти тебя, Томас. Ты ценишь свою душу?
«Черт с ними! Скажи им все, что они хотят услышать, а потом попытайся выбраться из этого подземелья ужасов». Марк сглотнул и решился.
— Да, — прохрипел он, облизывая пересохшие губы. — Ценю.
— И ты готов исповедаться?
— Да.
Они сгрудились вокруг него. Черные сутаны, капюшоны, скрывающие лица. И он признался во всем.
— Спасибо, Томас.
Мягкий поцелуй в лоб. Настоящие губы. Архонт снял маску.
Он автоматически зажмурился, не желая видеть этого лица, и содрогнулся всем телом.
— Ты прощен.
Его снова пронзил электрический разряд. Когда ток отключили, в нем едва теплилось сознание, краешком которого он понимал, что ему открывают рот и засовывают в горло прозрачную, смазанную вазелином трубку.
Глава 40
Дарби стояла в гостиной покойного Джона Смита, сунув ледяные руки глубоко в карманы джинсов. В ее волосах запутались осколки стекла, одежда была забрызгана кровью. Она ощущала ее отвратительный медный привкус во рту. Его не маскировал даже заполнивший комнату запах пороха. У нее болели лицо, руки и ноги. Парамедики пинцетом извлекли осколки из ее лица, промыли раны и нанесли на них какую-то антибактериальную мазь, но не стали накладывать повязки. Теперь она стояла перед одним из двух высоких, от пола до потолка окон, которое не вылетело от выстрелов, и в отражении видела сеть мелких царапин и порезов на правой стороне своего лица.
Выброс адреналина уже давно сменился знакомым, но от этого не менее странным ощущением пустоты. Ее внутренности онемели, как будто ее обкололи новокаином. Ее мозг снова и снова медленно прокручивал все, что здесь произошло. Вот опять началось. Но она все равно смотрела на это, не отворачиваясь.