Невинный сон

– А вы знаете, куда он отправился?

– Он не сказал. Наверное, домой.

– Непонятно только, где этот дом.

– Это точно.

– Думаете, он вернется?

Я подалась вперед, чтобы услышать ответ, но его не последовало. По крайней мере словесного. Возможно, Козимо покачал головой или пожал плечами.

– Что ж, это в его духе, верно? – с усмешкой в голосе сказал ты. – Таинственный человек. Исчез без следа.

– Точно.

– Козимо, а в чем же все-таки дело?

– Да я в общем-то не знаю. Но думаю… Нет, не знаю.

– Так в чем же?

– Я думаю, тут замешана женщина.

– Неужели? – заинтересованно спросил ты.

У меня задрожали ноги.

– Кто же это? Кто-то из здешних?

– Нет. Хотя я уверен, у него и здесь были интрижки. А у кого их нет? Думаю, эта женщина в его родных краях, где бы они там ни были. Мне всегда казалось, что его кто-то ждет.

Из меня вырвался едва слышный стон – крик боли и обиды. Он меня предал. Этот стон вырвался непроизвольно, и я рукой зажала рот.

– Пойду принесу бокалы, – сказал Козимо.

Он двинулся в мою сторону, и я отвернулась. Чтобы он не заметил моего отчаяния, не заметил, как трясутся мои руки, я стала усердно рубить лук.

В поисках бокалов Козимо принялся шарить в буфете, а я не решалась на него даже посмотреть. У меня скрутило живот. Мне хотелось согнуться в три погибели и закричать во весь голос. Я услышала звон бокалов на стойке, шум открываемой бутылки. На плечо легла его рука.

– Милочка, хотите аперитива?

Я подняла глаза: сквозь медовую желтизну виски струился солнечный свет, в ноздри мне ударил сладковатый мускусный запах, и меня дико затошнило. Я едва успела добежать до раковины, как меня вырвало.

Физическая, острая боль. Открытая, незаживающая рана. День тянулся за днем. Бесконечно. Я то взрывалась от гнева, то плакала, то впадала в панику. При виде еды мне становилось плохо. Я чувствовала нескончаемую усталость. Я позвонила на работу, сказала, что больна, и, уткнувшись лицом в подушку и закутавшись в одеяла, часами лежала в постели. Я настолько измучилась, что у меня уже не было сил плакать.

Ты тревожился. Ты присаживался на край кровати и проверял, нет ли у меня температуры.

– Нам следует позвать врача.

– Зачем? – спрашивала я. – Это, наверное, грипп или что-то в этом роде.

– Тебе надо что-нибудь поесть.

– Попозже.

– Хотя бы гренок и чай.

– Гарри, пожалуйста, не волнуйся. Мне просто нужно отдохнуть.

Мне хотелось лишь одного: чтобы меня оставили в затемненной комнате одну и дали поваляться. Мне разбили сердце. На душе у меня было тяжело. Никакой доктор не мог мне помочь.

Ты посмотрел на меня и озабоченно нахмурился:

– А ты не беременна?

Как только ты произнес эти слова, я мгновенно поняла: так оно и есть.

– Ты беременна? – подняв брови, повторил ты.

Я подтянулась на локтях, уставилась в подушку и стала яростно высчитывать даты.

Ты положил мне руку на спину. Я обернулась к тебе, и по твоему лицу расползлась улыбка.

– Робин? – мягко спросил ты. – Это возможно?

– Я… я не знаю.

– Черт! – проведя рукой по волосам, воскликнул ты.

С твоего лица не сползала улыбка.

– Гарри…

– Сколько дней у тебя задержка?

– Я даже не знаю…

– Но у тебя задержка?

– Да, похоже, что да.

По правде говоря, такой задержки у меня никогда раньше не было.

Ты вскочил с кровати и потянулся за бумажником.

– Что ты собираешься делать?

– Пойду куплю тест.

– Нет, подожди…

Ты проверил в бумажнике наличные и сунул его в задний карман. События разворачивались слишком быстро. В голове моей роились вопросы, вопросы перемежались с тревогами и возможными объяснениями.

– Самое лучшее – сразу же выяснить, правда?

Ты склонился ко мне и поцеловал долгим нежным поцелуем. Ты скользнул пальцами по моим волосам, придержал рукой мою голову, и я почувствовала страстное прикосновение твоих губ к моим губам. А потом ты отстранился и заглянул в самую глубину моих глаз, и в этом взгляде было столько любви и надежды! Мне хотелось, чтобы ты поскорее ушел, пока на меня не накатили угрызения совести. Как только за тобой захлопнулась дверь, я уткнулась головой в подушку.

Это была любовь. Чистая, абсолютная и пугающе сильная. Я вглядывалась в это маленькое треугольное личико, загнутые пальчики, мягкие шелковистые волосы на головке – и не могла поверить в свое везение! Он был истинным совершенством. Во время беременности меня не покидало чувство вины – пережиток моего католического воспитания. Я не могла забыть своего проступка. Младенец рос в моем чреве, а вместе с ним или с ней росла моя убежденность в том, что с моим ребенком что-то будет неладно. Затаившаяся болезнь или какой-нибудь физический дефект. Наказание за мой страшный обман.