Невинный сон

Я плакала, а он еще с минуту не сводил с меня холодного взгляда, а затем прошел мимо меня. Хлопнула входная дверь, послышался отчаянный шум мотора и сердитый скрип шин по снегу.

А потом наступила тишина.

Я сидела не шевелясь, потрясенная тем, что сказала, тем, что сделала. Все эти годы я держала эту мысль при себе, а теперь, когда я ее выпустила наружу, казалось бы, я должна была почувствовать облегчение, или чувство вины, или сожаление. Но я не почувствовала ничего, я словно онемела.

Приоткрылась кухонная дверь, в щелке показалось взволнованное лицо матери.

– Робин? Ничего не случилось?

Я отрицательно покачала головой и снова заплакала, а она подошла ко мне, прижала мою голову к груди и стала гладить меня по волосам.

– Все уладится, – снова и снова шепотом повторяла она.

Я вспомнила, как мать говорила мне те же самые слова, когда умер Диллон. Я стояла в зале дублинского аэропорта и на виду у всех горько плакала, а мать, обняв меня, покачивалась из стороны в сторону и повторяла те же самые слова: «Все уладится. Все будет хорошо».

И все уладилось. На это ушло время. Немало времени. И я считала, что мы наконец-то начали новую жизнь. Но теперь-то стало ясно, что я ошиблась. Я-то считала, что мы зажили другой жизнью, а на самом деле все это время под покровом темноты гноилась старая рана.

– Ну что ты, радость моя. Приди в себя.

Я вырвалась из ее объятий. Мне теперь хотелось лишь одного: чтобы они ушли домой, а я поднялась наверх и заснула. Я посмотрела на мать; мое лицо словно пронзили сотни иголок.

Она окинула меня мучительным, тревожным взглядом.

– Пойдем на кухню.

Я вошла следом за ней на кухню. Закусив губу и нахмурив брови, мать подошла к кухонному столику.

Отец стоял спиной к раковине, прижав руку ко рту, и не сводил с меня мрачного взгляда. Я ждала, что они начнут выражать тревогу и меня успокаивать. Но когда я посмотрела на отца, то поняла: речь пойдет о чем-то другом.

– Что случилось? – спросила я. – В чем дело?

– Ты должна переехать к нам.

– Папа, ради бога, не надо.

– Я не могу тебя здесь оставить. Я тебя здесь не ос-тавлю.

– Здесь мой дом!

– Робин, – с расстановкой начала мать, – мы видели, как он себя ведет.

– У него сейчас напряженное время…

– Это все те же самые проблемы, – продолжил отец, лицо его приняло торжественное выражение, а в голосе зазвучали твердые нотки. – Это паранойя, или неврастения, или уж не знаю, от чего он там страдает. Его недуг вернулся. Но на этот раз он еще серьезнее.

– Ой, пап…

– Робин, я хочу, чтобы ты поехала к нам домой.

– Но Гарри, возможно, вернется…

Тогда отец подошел ко мне. Он крепко сжал мою руку и твердо посмотрел мне в глаза.

– Да, возможно, – прошептал он. – Именно это меня и пугает. Доченька, прошу тебя. Собери свои вещи.

Глава 13. Гарри

Я ехал сам не зная куда, глаза застилали слезы, и я почти не различал дороги. Голова моя горела. Я громко всхлипывал, из груди вырывались рыдания, и, казалось, они заполняли все пространство салона пикапа. «Ты его одурманил. Ты оставил его погибать! Ты оставил моего маленького мальчика. Моего малыша». Все бессонные часы, когда я думал о том же самом, когда я задавал себе те же самые вопросы, черной волной накатили на меня и готовы были вот-вот утопить.

Дороги почти пусты. На улицах ни одного грешника. Несколько машин. Одна или две пары брели на обед или после обеда. Пустынный город, да и только. Я ехал к побережью; понемногу смеркалось. Снег, собранный в сугробы по обеим сторонам улиц, уже начал чернеть. Поднялся ветер, и морские брызги взмывали в небо.

Я поставил машину в песчаной бухточке возле скалистого залива и попытался привести себя в чувство. Я выключил мотор и услышал, как ноет ветер, как шипят и разбиваются о берег волны. Слезы иссякли, но осталось ощущение тяжелого осадка внутри. Мы перешли черту. То, что было сказано, из памяти не сотрешь. Стремительный водоворот мыслей захлестывал сознание, но за ним прятался страх: а что, если Робин права? Что, если и вправду все это плод моего воображения? Что, если я все это придумал лишь для того, чтобы искупить вину и успокоить свою совесть?

Мне надо было привести в порядок мысли. Я сидел в машине и следил, как волны накатывали на берег и возвращались восвояси. Чтобы успокоиться и унять трясущиеся руки, я принялся глубоко дышать. Потом извлек из бардачка хранившуюся там фляжку. Встряхнул ее, чтобы убедиться, что внутри ее еще что-то осталось, и сделал большой глоток. Дыхание сразу перехватило, а по телу прошла дрожь. Второй глоток помог расслабиться.

В море виднелись несколько пловцов. Они купались неподалеку от скал. Когда-то перед рождественским обедом сюда, к Форти-Фут, меня приводил отец. Мы приходили только вдвоем. На Рождество у нас всегда был поздний обед. «Меньше будет гостей», – говорил отец, и по его тону я догадывался, что именно этого ему и хотелось.