Невинный сон

Мы не знали его имени, и я не уверен, что фамилия, по которой мы к нему обращались, была настоящей, но низкий голос, уверенные интонации – все это указывало только на одного-единственного человека. Я вдруг понял, что это Гаррик, американец из Танжера, чудотворец, который разыскал в пустыне рождественскую елку, поэт, художник, дилетант. И вот теперь он живет в Ирландии с этой женщиной и Диллоном. Силы вдруг оставили меня, живот скрутило. Я почувствовал, что устал и изможден. Я вспомнил фотографию в доме Козимо: я, Робин, Козимо, Симо, Гаррик и Рауль. И слова Козимо: «Я кое-что знал и, наверное, должен был тебе об этом рассказать».

Я почувствовал, как меня охватывает бешеный страх. Я двинулся по коридору, заглянул в одну комнату, потом в другую. Меня била дрожь. Отчаянный посетитель, незваный гость, рыскающий по дому в поисках своего сына. После всех этих лет, после одного тупика за другим, после поисков в переулках и закоулках, после слез и уклончивых ответов, после жестоких ссор, визитов к врачу и рождественских обедов, вот до чего мы дошли: я ночью брожу по чужому дому.

Никогда бы не подумал, что Гаррик будет жить в таком доме; этот коттедж вовсе не был в его стиле. И что вообще он делал в Ирландии?

Последняя комната на моем пути – в самом конце коридора – принадлежала Диллону. Я в этом был просто уверен. Маленькая прямоугольная комната. Почти никакой мебели, лишь узкая кровать и стул в углу. Рядом с кроватью несколько книг. На полу перевернутый ящик с игрушками, на стуле – разбросанная одежда. Я вошел в комнату, и по моему телу пробежала дрожь. Я едва держался на ногах.

Я забрался в кровать и укрылся покрывалом с рисунком Человека-паука.

Комнату заливал по-сказочному лунный свет. Я вынул пистолет из кармана и положил его под рубашку, прямо на грудь. От него веяло холодом, но на душе стало как-то спокойнее. Намного спокойнее, чем я ожидал. Пистолет будто ко мне прирос. Я чувствовал его отпечаток, он татуировкой врезался в мою плоть. Он был довольно тяжел, и, когда моя грудь поднималась и опускалась, казался частью моего тела.

У меня вдруг закружилась голова. Я отхлебнул виски, и по жилам медленно разлилось тепло. Правда, энергии оно не прибавило. Совсем наоборот. Я почувствовал сонливость и, придавленный тяжестью пистолета, стал постепенно проваливаться в сон. Но прежде, чем окончательно заснуть, я все же решил позвонить Козимо. Неужели он мой единственный друг? Неужели, кроме него, у меня больше никого и нет? Как мне его сейчас не хватало. В телефоне послышались ленивые гудки, будто он звонил в каком-то нереальном мире. Но реального мира, похоже, уже не было и в помине.

Трубку сняла женщина.

– Слушаю.

– Можно Козимо?

– Кто это?

– Это Гарри. Я хочу поговорить с Козом.

– Его здесь нет.

– А когда он вернется?

– Он…

– Кто это? Это Майя?

– Да, Майя.

– Я хочу поговорить со своим другом.

Но не успела она ответить, как я уже все понял. Я обо всем догадался по ее молчанию – по той кратчайшей паузе, во время которой у меня в висках застучала кровь.

– Мне очень жаль, Гарри. Козимо больше нет.

Меня точно толкнули к самому краю бездонной пропасти.

– Он умер сегодня вечером, совсем недавно.

Не помню, добавила ли она что-то еще и сказал ли я что-то в ответ. Тьма сгустилась. Я уже ничего больше не понимал. Может, подобно метеориту, вошедшему в атмосферу, я стал распадаться на части. А может, случилось что-то еще. Все летело в тартарары. Со смертью Козимо исчезали последние крупицы счастья Танжера. Никогда прежде я не чувствовал себя чужаком в своей собственной жизни. Козимо, друг мой дорогой, как же ты мог меня покинуть?

За окном ярко светили звезды. В сельской местности они обычно ярче, чем в городе. А тишина как будто стала осязаемой, и я мог до нее дотронуться. Я мог в нее погрузиться. Мои руки и ноги отяжелели и мягко, постепенно, точно якоря, стащили меня на дно сонного моря.

Странно, но я знал, что мой сын был где-то неподалеку. А может, не был? Я ведь его не видел и понятия не имел, что теперь делать. Я мог притвориться, будто никогда не ждал этой минуты и этого дня, но во мне с самого начала, с невесть каких времен – даже до того, как я встретил Робин, мою любимую Робин, – затаилось нечто, и это нечто предсказывало: мой сын жив, он здесь, он ждет меня, он готов к встрече со мной. В любую минуту.