Невинный убийца

– О, вот это неожиданность. Как вам удалось разыскать мой номер?

– У меня находится ваша брошь.

– Не может быть! Она лежала у меня в сумочке.

– Вы забыли ее на столике. Я нашел ее сразу, как вы ушли.

– Кошмар! Я до сих пор не обнаружила пропажи.

– Как мне быть? – спросил я. – Послать ее вам по почте или занести самому? Я сделаю, как вы захотите.

Наступила долгая пауза. Я слышал в трубке дыхание Лауры.

– Алло! – сказал я. – Вы слушаете?

– Конечно. Просто размышляю. Вы можете сделать мне одно одолжение?

– Какое?

– Приложите на минутку трубку к вашему сердцу.

– Нет, этого я не сделаю, – сказал я. Мне не хотелось, чтобы она знала, как сильно оно бьется, хотя я подозревал, что ей это уже известно.

– Разве это не называется бить лежачего?

– Да, и раз мы об этом заговорили, то я должен сказать вам, что изменил свое мнение на этот счет. В будущем я буду поступать так, как вы.

– Но это ведь несправедливо.

– Мне это теперь безразлично.

– В таком случае моя брошь слишком ценна, чтобы доверять ее почте. Как вы считаете?

– Это ваша брошь и ваш риск, – сказал я, пытаясь вложить в голос металл.

– По-моему, лучше не посылать брошь по почте.

– Тогда я привезу ее вам.

– О нет. Этого мне не хотелось бы. Где вы живете, Дэвид?

– Виа Карпина, дом 23, сразу же за театром «Ла Скала», в нижнем этаже.

– Я приеду за брошью завтра, около семи часов, Дэвид.

– У меня очень примитивно, – сказал я. – Но как хотите.

– Итак, до завтра, – сказала она. – Спокойной ночи, Дэвид.

– Спокойной ночи.

Глава 2

На следующий день я водил по собору одну пожилую пару. Людьми они оказались очень милыми и щедро отблагодарили меня за труд.

Едва они отъехали в своем автомобиле, как ко мне подошел Торчи.

– Очень рад, что ваши дела процветают, синьор Дэвид, – сказал он с дружеской улыбкой. – Два последних дня были очень удачными для вас.

– Согласен, – сказал я, отдавая ему 500 лир. – Благодарю за заем. Эти деньги принесли мне счастье.

– Вы решили в отношении броши? Я могу отдать вам деньги через час.

– Я не продам ее. Она мне не принадлежит, и я собираюсь вернуть вещь хозяйке.

Торчи пожал плечами.

– Я люблю вас, как брата, синьор Дэвид, – сказал он. – Надеюсь, вы простите меня, если я выскажу вам свое убеждение: очень немногие женщины в мире стоят 200 тысяч лир.

– Я не люблю, когда походя в одной фразе говорят о женщинах и о деньгах.

– Прошу прощения, но я видел все, что произошло в соборе между той женщиной и вами. Это все естественно и приятно. Такая красивая женщина создана для любви. Но если вы продадите брошь мне, то сможете эти деньги употребить с пользой. Если же вы вернете брошь синьоре, то получите благодарность, а может быть, и нечто большее. Но по сравнению с тем, что она может вам предложить, это будет плохая сделка. Подумайте как следует, синьор Дэвид.

– Убирайся, искуситель, – со смехом сказал я. – Я не продам брошь.

– Подождите, не торопитесь с решением, – в страхе воскликнул Торчи. – Я делаю вам другое предложение: я дам за нее 230 тысяч лир и Симону в придачу. Это хорошая сделка. Симона – искусная девушка в домашнем хозяйстве и в любви.

– Это действительно прекрасное предложение, но я не продам брошь. Если бы она была моей собственностью, то я и минуты не раздумывал бы, но она принадлежит не мне – и тут ничего не поделаешь. И поставим на этом точку.

Торчи печально посмотрел на меня:

– Боюсь, что синьора произвела на вас слишком большое впечатление. Это плохо. Мужчине нельзя влюбляться в женщину.

– Хватит, Торчи.

– Думаю, что вы еще раскаетесь в своем решении, – сказал он. – Человек, предпочитающий деньгам женщину, накличет на себя беду. Я буду молиться за вас.

– Пошел к черту! – крикнул я, потеряв терпение.

Я особенно разозлился на Торчи потому, что он говорил то, что я уже не раз повторял себе после телефонного разговора с Лаурой.

– Я попрошу и Симону помолиться за вас, – с достоинством сказал Торчи. Потом он отошел от меня, благочестиво склонив голову и опустив глаза.

Приближалось время свидания с Лаурой. Я поспешил к себе. Окинув комнату придирчивым взглядом, я остался доволен. Мои старания не пропали даром: убогое жилище приобрело мало-мальски приличный вид.