Невиновен

Мэтт показал ей серое небо за окном, кольцо на пальце. Рассказал, как вместе с Сингл они увеличивали изображение в ее кабинете.

Оливия присела рядом. Она была потрясающе красива.

– Так ты знал.

– Что?

– В глубине сердца, несмотря на все эти мерзкие картинки, ты знал, понял, что я тебе не изменяла.

Мэтту захотелось обнять ее, крепко-крепко. Но он сдержался и промолвил:

– Прежде чем начнешь рассказывать, хочу задать тебе пару вопросов. Согласна?

Оливия кивнула.

– Ты беременна?

– Да, – ответила она. – И прежде чем задашь следующий вопрос, скажу сама. Это твой ребенок.

– Тогда мне плевать на все остальное. Если не желаешь говорить, не надо. Сбежим куда-нибудь и начнем все сначала. Оставим это, мне все равно.

Оливия печально покачала головой:

– Сбежать у меня не получится, Мэтт. – Она выглядела такой измученной. – К тебе это тоже относится. И потом, как же Итон и Пол? Марша?

Да, конечно, она права. Вот только Мэтт не мог подобрать нужных слов. Пожал плечами и пробормотал:

– Я не хочу ничего менять.

– Я тоже. И если бы могла сама как-то выкрутиться, непременно сделала бы это. Но я не могу. Я боюсь, Мэтт! Никогда в жизни мне не было так страшно!

Оливия повернулась к нему. Обняла за шею, притянула к себе, наклонилась и поцеловала в губы. Мэтт хорошо знал этот поцелуй. Он означал прелюдию. Несмотря на все происходящее, его тело среагировало. Словно запело. В поцелуе ощущался голод. Оливия придвинулась еще ближе, прижалась к нему. Он закрыл глаза.

Оливия слегка изменила позу, и вдруг бок Мэтта пронзила боль. Сломанное ребро… Он замер. А легкий стон заставил Оливию остановиться. Она разжала руки, отпустила его. Теперь она смотрела в сторону.

– Все, что я рассказывала о себе, – начала Оливия, – ложь.

Мэтт молчал. Он сидел и ждал продолжения.

– Я родилась не в Нортуэйзе, штат Виргиния. Ни в какой колледж не ходила, даже среднюю школу не закончила. И отец мой не был никаким врачом, честно говоря, я вообще не знаю, кто мой отец. У меня никогда не было няни Кэсси. Я все выдумала.

За окном по улице проехала машина, фары на миг осветили стену. Мэтт сидел неподвижно и прямо.

– Моя мать была законченной пьяницей и наркоманкой. Она сдала меня в приют, когда мне исполнилось три. А два года спустя умерла от передозировки. После этого я кочевала из одного приюта в другой. Ты не представляешь, что это такое – сиротские приюты. Впрочем, лучше тебе не знать. Когда мне исполнилось шестнадцать, я сбежала и оказалась в окрестностях Лас-Вегаса.

– Когда тебе было шестнадцать?

– Да.

Голос Оливии звучал монотонно. Глаза ясные, но смотрят словно в никуда. Казалось, она ждет от Мэтта какой-то реакции. Он молчал, пытаясь осмыслить ее слова.

– Так все эти истории о докторе Джошуа Мюррее…

– О молоденькой девушке, у которой умерла мама и она осталась с чудесным добрым отцом и его лошадьми? – Оливия слабо улыбнулась. – Я вычитала все это в книжке, Мэтт. Когда мне было восемь.

Он открыл рот, но не издал ни звука, затем выдавил:

– Но почему?

– Почему я лгала?

– Да.

– На самом деле я не лгунья… – Оливия осеклась, взглянула на Мэтта. – То есть по мере сил стараюсь не врать. Знаю, это сейчас звучит смешно. Но стать Оливией Мюррей означало начать жизнь с чистого листа, точно и не было никогда той, другой, девушки. Сирота из приюта умерла. Ее место заняла Оливия Мюррей из Нортуэйза.

– Значит, все это… – он развел руками, – было ложью?

– Только не мы, – возразила она. – Не наши чувства. Не наши отношения. В том, что касается этого, не было и капли лжи. Ни в одном поцелуе или объятии. Ты любил не лгунью. Любил меня.

«Ты любил меня». В прошедшем времени.

– Когда мы познакомились в Лас-Вегасе, ты не была студенткой?

– Нет.

– А тем вечером? В клубе?

– Я работала.

– Не понял?

– Не надо, Мэтт. Ты прекрасно все понял.

Он вспомнил сайт в Интернете. Со стриптизершами.

– Ты танцевала?

– Танцевала? Да, пожалуй, это подходящий термин для обозначения экзотических танцев. Все девочки его использовали. Я работала стриптизершей. И иногда меня заставляли… – Оливия покачала головой. В ее глазах стояли слезы. – Нам никогда не переступить через это.

Мэтт почувствовал, как его охватывает гнев.

– Ну а той ночью, – воскликнул он, – я был похож на парня с деньгами?

– Не смешно.

– Я и не стараюсь кого-нибудь рассмешить.

Теперь в ее голосе звучали стальные нотки.

– Ты не представляешь, что та ночь значила для меня. Она изменила мою жизнь. Тебе этого не понять, Мэтт.

– Чего именно?

– Твой мир, – пробормотала она. – Он стоил того, чтобы за него бороться.

Мэтт не совсем понял, что она хотела сказать. Или что он хотел услышать.

– Ты говорила, что жила в сиротских приютах?

– Да.

– И убежала?

– В последнем моем приюте вполне одобряли такой образ жизни. Знаешь, как хотелось выбраться оттуда. Ну и они подсказывали нам, куда идти. У сестры начальницы последнего приюта был свой клуб. Она изготовила нам поддельные удостоверения личности.

Мэтт покачал головой:

– Отчего ты тогда не сказала мне правду?

– Когда я должна была сказать тебе правду? В нашу первую ночь в Лас-Вегасе? Или когда зашла к тебе в офис? Или во время нашего обручения? Когда?