Невиновные

Кто-то вошел в столовую. Жан-Жак, его сын, очень удивился, увидев отца с бутылкой спиртного и стаканом в руках.

– Позови сюда сестру, мой мальчик...

Жан-Жак побежал за сестрой, и она, очень озадаченная, появилась на пороге.

– Что случилось? Ты пришел раньше...

– У меня для вас плохие новости, дети. Для меня тоже. Для всех. С мамой случилось несчастье. Ее сбил грузовик...

– Это серьезно?

– Серьезнее не бывает... Она умерла...

И внезапно он наконец разрыдался.

Марлен закричала, бросилась к стене и стала бить по ней кулаками, выкрикивая между рыданиями:

– Это неправда... Этого не может быть... Только не мама!..

А Жан-Жак сдержался и, словно был уже мужчиной, способным все понять, положил руку на плечо отцу, уткнувшемуся головой в ладони.

– Успокойся, отец...

В их семье не говорили «папа» и «мама», а «отец» и «мать», и не из-за прохладных отношений, а из-за того, что стыдились сентиментальности.

Селерен машинально потянулся к бутылке, и ЖанЖак прошептал без малейшего упрека в голосе:

– Лучше не надо. Ты согласен?

Селерен убрал руку и с улыбкой тихо сказал:

– Ты же знаешь, сынок, от этого я не свалюсь.

– Знаю...

Оба были настолько серьезны, что, казалось, в этот момент стали ровесниками. Марлен убежала в кухню и, скорее всего, плакала на груди у Натали.

– Ты понимаешь... Так внезапно... Ни с того, ни с сего... Без видимой причины... И ведь ничем таким не болела... А я в это время радовался первому весеннему дождику...

– Так что же произошло?

– Она быстро шла по тротуару... Не знаю... Пока что почти ничего не известно... Даже то, почему она оказалась на улице Вашингтона... Один свидетель утверждает, что она вышла из какого-то дома на этой улице... Хотела перебежать на другую сторону и поскользнулась на мокрой мостовой... А проезжавший грузовик не успел вовремя затормозить...

– Как ты узнал об этом?

– Полиция открыла ее сумку и обнаружила адрес в удостоверении... Сержант приехал сюда... Ему сказали, где я работаю...

– И он пришел в мастерскую уведомить тебя?

– Одна наша клиентка, мадам Папен, я вам о ней рассказывал, только что вышла от нас... Нам стало очень весело... Потом в дверном проеме я увидел форменное кепи полицейского...

Дождь перестал. Даже солнце проглянуло несмело, и на деревьях бульвара Бомарше стали понемногу распускаться почки.

В этой квартире они жили с тех пор, как поженились.

Сперва у них было только две комнаты, не считая кухни и ванной. Но им повезло: соседи переехали жить в деревню, и они смогли сделать свою квартиру довольно просторной, соединив ее с соседской.

Скорее Селерен, а не его жена придавал значение комфорту, любил массивную навощенную мебель, какую еще можно найти в провинциальных городках. За несколько лет они постепенно обставили квартиру, проделывая иной раз по пятьдесят километров, чтобы побывать на каком-нибудь аукционе.

– Это же слишком дорого, Жорж...

Почему слишком дорого? Это была их единственная роскошь. Они почти никуда не ходили, и все же им никогда не было скучно.

У каждого из детей была своя спальня рядом с комнатой Натали, которая, можно сказать, их и вырастила.

Только что она вошла к ним, нос и глаза у нее были красные.

– Поужинаете как всегда?

Обычно они садились за стол в половине восьмого, но сегодня он не мог решить, когда им есть: он пришел домой раньше обычного. В другие дни он уходил из мастерской в семь.

– Как хотите, Натали... Что делает Марлен?

– Лежит, уткнувшись носом в подушку, и, по-моему, лучше ее не трогать... Это был сильный удар для нее... Она еще толком не осознала... Только через несколько дней она почувствует потерю...

– Мне идти завтра в лицей? – спросил Жан-Жак.

Селерен заколебался, застигнутый вопросом врасплох, но Натали тут же ответила:

– А почему нет?

– Я думал...

Многое теряло теперь для Селерена былое значение. Даже дети. Ему было стыдно даже подумать, что он не находил в детях никакого утешения.

А что касается квартиры...

Как мог он придавать такое значение обстановке, всяким безделушкам?.. Теперь они тоже ушли в небытие?

Пусто вокруг. Пусто в душе. Что они там сейчас делают с Аннет? Они ее вскрыли. Их много стоит вокруг нее. А что будет потом?

Никогда больше не сядет она в свое кресло. Никогда не услышит он ее голос, не сожмет ее маленькую нервную ручку.

Он снова закупорил бутылку, поглубже протолкнув пробку, чтобы и не пытаться ее открыть. Пил он мало, но с утра до вечера не выпускал изо рта потухшую сигарету. Сегодня он не курил с тех пор, как вместе с полицейским ушел с улицы Севинье. Он зажег сигарету, и вкус у нее был какой-то странный.

– Возьмите себя в руки, мсье... Не давайте волю чувствам, особенно при детях...

Жан-Жака в столовой уже не было. Наверное, он тоже нашел прибежище у себя в комнате?

Натали родилась в Ленинграде, называвшемся в то время Санкт-Петербургом. Случилось это за два-три года до событий семнадцатого. Отца ее, гвардейского офицера, убили. Мать и двух теток постигла та же участь.