Невиновные

Гувернантке посчастливилось добраться с ребенком до Константинополя, там она зарабатывала на жизнь себе и девочке уроками музыки. Потом они приехали во Францию, в Париж, где гувернантка тоже давала уроки музыки.

Она и Натали учила музыке, но у той не было способностей. Тогда она отдала девочку в Школу изящных искусств, однако и там ее успехи были более чем скромные.

Когда гувернантка умерла, Натали было двадцать с небольшим, и она стала работать в магазине, где на нее постоянно жаловались из-за сильного акцента.

Тогда она устроилась горничной в богатую семью, жившую в предместье Сен-Жермен и владевшую замком в департаменте Ньевр и поместьем на Лазурном берегу.

Ее хозяева тоже умерли, и, переменив несколько мест, показавшихся ей непосильными, она пришла к Селеренам. И стала в некотором роде членом семьи.

– Главное, постарайтесь не думать...

Он чуть было не рассмеялся. Ему не о чем было думать. Пустота была не только вокруг, но и внутри него. Он не знал, куда себя деть. Что же он, по обыкновению, делал в это время? Ах да, в это время он еще работал у, себя в мастерской. Вокруг него были улыбающиеся люди, и ровно в семь кто-нибудь из них восклицал:

– Закрываемся!

Иной раз заходил Брассье и приносил драгоценности, которые показывал в ювелирных магазинах.

– Этот кулон продан, но они хотят еще три таких же...

Брассье совсем не был похож на него. Он, Селерен, спокойный и немного медлительный, мог часами просиживать над чертежной доской или за верстаком. А Брассье, на два года младше его, был полон кипучей энергии, и ему не сиделось на месте.

Если сегодня вечером он заходил на улицу Севинье или хотя бы звонил туда по телефону, то был уже в курсе дела.

Селерен рухнул в кресло перед телевизором, который не был включен. Сероватый экран казался ему чем-то несуразным.

Все было ненастоящим. Ему как будто подрубили корни.

Он встал, больше не мог сидеть. Пошел в свою спальню, в их спальню, которая теперь была только его спальней. Он прошептал:

– Аннет...

И он бросился на постель, как и его дочь.

Позже Натали пришла за ним, и он направился в столовую, где уже сидели за столом дети. Они смотрели на него, стараясь скрыть страх, потому что его поведение их пугало.

– Давайте поедим, – сказал он чересчур громко.

Он не помнил все, что он ел, помнил только, что были очень соленые сосиски.

– Пожалуй, не стоит включать телевизор? – спросила Марлен спокойно.

– Разумеется...

А почему? Он и сам этого не знал. Ему не хотелось слушать музыку, а еще меньше – чьи-то голоса.

– А теперь я вам пожелаю доброй ночи, дети... Пойду спать.

– Уже?

– А что мне еще делать?

Натали, как обычно, пришла со своей тарелкой в столовую. Она поспевала и приготовить, и накрыть на стол, и поесть вместе с ними.

– Может, приготовить вам чаю?

– Нет, спасибо. Спокойной ночи, Натали.

– Почему бы вам не принять одну из таблеток, что принимала мадам?

Аннет страдала бессонницей, и доктор Бушар, друг их семьи, прописал ей несильное снотворное.

Флакон с таблетками стоял на тумбочке в ванной, Селерен проглотил две, посмотрелся в зеркало и поразился, увидев свое измученное лицо. Казалось, из него, как из воздушного шарика, выпустили воздух, а он стал собственной тенью, не знающей, куда себя деть.

Он разделся, почистил зубы и скользнул в огромную постель, слишком просторную для него одного.

– Нет, Жорж... Не сегодня... Я так устала...

Такое бывает часто. Но почему она упорствовала в желании продолжать работать теперь, когда он более чем достаточно зарабатывал на жизнь? Другое дело, если бы она работала в какой-нибудь конторе! Так нет же. Каждый день она совершала обход стариков, беспомощных, больных людей. Она не только вела беседы с ними, чтобы приободрить их, но и мыла, наводила порядок в квартире и к тому же готовила им еду.

Большая часть ее клиентов, как она их в шутку называла, ютились в комнатушках на шестом или седьмом этаже, а лифта там, конечно, не было.

– Я надеюсь, когда мы поженимся, ты бросишь свою работу? – спросил он ее после помолвки.

– Послушай, Жорж... Никогда не заводи разговор на эту тему... Понимаешь, если ты поставишь меня перед выбором, я не уверена, каково будет мое решение...

Она была небольшого роста, худенькая, но энергия так и кипела в ней. Ее мать доживала свой век в доме для престарелых в одном из крупных пригородов Парижа. Аннет виделась с ней редко. Она вроде бы таила на мать какую-то обиду, но он никогда не осмеливался расспрашивать ее об этом.

По правде сказать, они вообще редко разговаривали. Жили вместе в полном согласии, и этого им было довольно. Время от времени Аннет вдруг рассказывала ему историю кого-нибудь из своих «клиентов» или «клиенток».

Все они или почти все знавали когда-нибудь счастливые времена. Теперь же, в своих чердачных каморках, они были просто-напросто отбросами общества, которых на каждом шагу поджидала смерть.

А между тем они так цеплялись за жизнь!

– Если бы ты видел их глаза, когда я прихожу... Ведь я – это все, что у них остается...

– Понимаю...

Он понимал, но в то же время не мог понять до конца.

– Ты губишь свое здоровье...