Невиновные

Она произнесла это совсем не таким тоном, как он.

По вечерам она чаще смотрела телевизионные передачи, чем разговаривала с ним. Сидя подле жены, он смотрел то на экран, то на нее, и в конце концов это начинало ее раздражать.

— У меня испачкана щека?

— Нет.

— Тогда почему ты то и дело поворачиваешься ко мне?..

Она не понимала его обожания. Прошел год, а детей у них все еще не было.

Иногда они ходили обедать к Брассье на авеню Версаль, У Брассье была прислуга, и Селерен страдал оттого, что не может облегчить домашние заботы своей жене.

По воскресеньям Брассье с женой совершали дальние поездки за город, часто отправляясь туда уже в субботу днем и ночуя в какой-нибудь живописной деревенской гостинице.

Селерены только могли пригласить чету Брассье в ресторан, потому что, как откровенно призналась Аннет еще до свадьбы, она не умела готовить.

— Могу сварить яйца всмятку или поджарить яичницу-глазунью…

Они по воскресеньям бродили по улицам, открывая для себя еще неизвестные им кварталы или смешиваясь с толпой, медленно текущей вдоль Елисейских полей.

Если погода была ненастная, они шли в кино.

Не казалась ли его жене такая жизнь бесцветной? Но чем еще им было заняться, раз у них не было машины? Он твердо решил откладывать плату за сверхурочную работу, чтобы купить если не «Альфа-ромео», то хотя бы недорогую маленькую машину.

Она никогда не жаловалась. На ее лице всегда блуждала смутная улыбка, словно она вела какой-то внутренний монолог.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем особенном… О тебе… О тех знаках внимания, которыми ты меня окружаешь…

Они съездили к его отцу на уик-энд в самый разгар лета, когда солнце пекло немилосердно. Поезд довез их до Кана, где им пришлось долго ждать пригородного до деревни, которая оказалась всего лишь хутором.

Ферма представляла собой жалкую лачугу, и всего три коровы паслись на лугу, да еще бродила свинья с поросятами.

Отец. Селерена был приземист, простоват, со слишком красным, как у много пьющих людей, лицом. Жена его умерла, и он жил со старой служанкой.

— Эге! Смотри-ка, сынок…

Понять, что он говорит, из-за местного произношения было трудно. Куча навоза расползлась чуть не до самой кухни, но в доме было чисто.

— Должно быть, это та самая женщина, о которой ты мне написал в письме?

— Да, это моя жена.

— Она в порядке. Если уж по правде, то малость худовата на мой вкус, но все равно недурна…

Словно по ритуалу, отец достал из буфета бутылку кальвадоса и наполнил четыре стакана.

— Четвертый для Жюстин, — проворчал он, указывая на женщину, — когда ее мужа не стало и она не знала, куда деваться, я предоставил ей койку в доме…

Жюстин сидела нахохлившись, как ворона, и не смела рта раскрыть.

— Ну что ж, за здоровье нас всех…

Он осушил стакан залпом. Аннет поперхнулась: в кальвадосе было по меньшей мере шестьдесят пять градусов. Старик сам его изготовлял в перегонном кубе.

— Чересчур крепко для нее, да? Сразу видно, что городская птичка…

— Она тоже из деревни.

— Из какой же?

— Ее деревня в Ньевре…

— Ты думаешь, я знаю, где эти места?..

Он разглядывал ее с ног до головы, словно корову на ярмарке, и взгляд его остановился на животе молодой женщины.

— Нет еще малыша в чемодане?

Она покраснела. Ей стало не по себе. Отец снова налил, а он, должно быть, уже принял несколько стаканов до их приезда.

Селерену тоже было не по себе, потому что встреча не удалась, но им все равно нужно было дожидаться прихода пригородного поезда.

— Жюстин, пора идти доить…

За два часа отец выпил шесть стаканов кальвадоса, и когда вставал, то вынужден был ухватиться за край стола — так его шатало.

— За меня не бойтесь… Я могу осилить еще целую бутылку…

Он направился на луг, и когда сын с невесткой уходили, даже не пошевелился, потому что громко храпел на солнцепеке в высокой траве.

— Прости меня…

— За что?

— За то, что тебе пришлось выдержать этот спектакль… Но один-то раз надо было приехать. Я только и думаю что о поезде, он еще далеко и придется подождать…

— Знаешь, Жорж, я таких видела. Ведь я тоже родилась в деревне и могу сказать, что в каждой деревушке есть свой горький пьяница… Да и в Париже во время моих походов мне тоже случается сталкиваться с такими…

— И что же ты с ними делаешь?

— Я их умываю… Если нужно, приподнимаю голову и заставляю выпить горячего кофе, оставляю им что-нибудь поесть на столе.

Было ли это ее призванием? Она держалась за свою работу, возможно, крепче, чем за его любовь. Он не решался расспрашивать ее об этом, сознавая, что это в некотором роде запретная тема.

Аннет не была верующей. Она поступала так не по религиозным убеждениям.

Так, может, из любви к людям? Из жалости? Или из желания чувствовать себя нужной? Ответа он не находил. Не находил его и сегодня, а уж после ее смерти он так никогда ее и не узнает.

Двадцать лет он наблюдал, как она живет. Каждый день или почти каждый он обедал с ней. И все вечера они проводили вместе.