Невиновные

Всеволод Алексеевич как раз успел сварить кофе.

– Сеня! – судя по рассеянному взгляду, Алёна Дмитриевна не то заскучала, не то мысли её были очень-очень далеко. – Роды бывают повторными. Вторичными роды не бывают. Нельзя запихнуть обратно и снова родить того же ребёнка.

– Это не ко мне! Это к журналюгам. Но по сути-то…

– По сути вполне достаточно было сказать, что главный городской акушер-гинеколог против лицензирования принятия младенцев на дому и ограничиться одной-единственной цитатой: «За последние восемь лет в столице в условиях домашнего родовспоможения зафиксированы двадцать случаев летального исхода среди новорождённых, в условиях стационара – только четыре». Садись, успокойся, испей прекрасного напитка…

Вернувшийся на лоджию Северный разлил кофе по трём фарфоровым чашкам.

– И это ещё только в абсолютных цифрах! – не желал успокаиваться Соколов. – Прикиньте цифры относительные и представьте себе истинные масштабы катастрофы!

– Сеня, что-то маловато – четыре за восемь лет по всей Москве, – вернулась в реальность Соловецкая, судя по менее отвлечённому тону. – Мало, мало! У нас одних три года назад две по данным годового отчёта было. И это мы ещё двоих недоношенных посчитали как поздняки… Поздние аборты, – пояснила Алёна Дмитриевна, наткнувшись на недоумённый взгляд Семёна Петровича. – Я всё время забываю, что у тебя всего лишь диплом медицинского вуза. Да… Так что сильно приукрашивают медицинскую действительность твои журналисты. Что, впрочем, не отменяет картины мира. В домашних родах действительно больше детей гибнет. А вообще-то, друзья мои, какая-то странная ночная беседа получается. У нас с Северным зарождаются, можно сказать, некоторые отношения. Ну, во всяком случае, первая сексуальная сессия уже состоялась. И пусть нам и помешал наш на всю голову обязательный и всем подряд сильно увлекающийся друг, но всё-таки мы могли бы поговорить о жизни, о любви или даже об отдельно взятом конкретном преступлении, а мы тут за всё про всё родовспоможение и вытекающую из него неонаталогию, педиатрию и танатологию несём. Мы с Сеней. Всеволод Алексеевич всё больше отмалчиваться изволят.

– Ну а что я могу сказать? Я пока на этапе сбора информации по конкретному… случаю. Не будем называть преступлением дело о трупе Корсаковой. Презумпция невиновности всегда остаётся презумпцией невиновности. Даже по отношению к делу. А пока – информация понемногу поступает в мозг и как-то там сама себе ворочается, формируя различные идеи – от самых очевидных до весьма странных.

– И какие же, какие же у тебя идеи?! – не удержался Соколов.

– Семён Петрович, ты отлично осведомлён, что я никогда раньше времени не делюсь своими соображениями с миром. Но всё равно каждый раз напоминаешь маленького ребёнка, который выклянчивает у папки сказку на ночь. Хотя прекрасно знаешь, что маленькие дети и тем более рассказывание им на ночь сказок вовсе не входят в круг моих интересов.

– Ночную сказку. Уже ночь, – подала голос Алёна Дмитриевна.

– Ты хочешь спать? – как-то уж слишком заботливо спросил Всеволод Алексеевич.

– Нет. А ты что, хочешь рассказать мне на ночь сказку? – слишком поспешно и слишком ехидно брякнула Алёна.

– Эй! Никаких семейных сцен при мне! Давайте я буду дальше рассказывать, пока вы не подрались. Или не начали совокупляться прямо при мне. Уж и не знаю, что хуже. Если согласны – кивните! Только молча!

Его друзья молча кивнули.

– В общем, после всех прокламаций-агитаций и прочей идеологической работы все присутствующие сегодня в «Благорожане» – то есть, уже вчера! – уселись в круг, прямо на пол, и началось что-то вроде заседания общества анонимных алкоголиков. Каждая тётка, а иногда и дядька делились негативным опытом, приобретённым в роддоме, страхами и так далее. Вот вам избранные цитаты, – Сеня снова набросился на свой блокнот: