Невиновные

Пока взрослые женщины выясняли отношения, а «Скорая» добиралась по адресу, маленькая Алёна соорудила на голове у дяди Коли некое подобие повязки, и близко не похожее на шапочку Гиппократа. Но всё равно врач «Скорой» её похвалил. За мужество. Кстати, Алёне тогда показалось, что врач и фельдшер поняли, что дядя Коля не сам упал. Потому что это очень сильно надо постараться, чтобы самому так упасть на бутылку шампанского, чтобы удар носил прицельный характер и в ране остались осколки. Врач с фельдшером только переглянулись и сказали чуть не хором маме и бабушке: «Ментов звать не будем, хотя и положено. Напишем, что бытовая травма. Устраивает?» Дядя Коля прошептал, что устраивает, и даже что-то достал из внутреннего кармана своего окровавленного пиджака и засунул врачу в карман не совсем чистого белого халата. Врач сказал дяде Коле: «Спасибо!» – и «Скорая» увезла строителя.

Он быстро выписался из больницы – и продолжил пить. И хотя он был добрый, и всегда покупал Алёне игрушки и красивые платья, и приходил к ней в гости куда чаще мамы, но навсегда в маминой жизни дядя Коля не задержался. Потому что он повесился. Не сразу, конечно же. Вначале он из начальника СМУ стал прорабом. Из прораба – монтажником. Из монтажника – разнорабочим. А потом повесился. Он как-то раз так напился на работе, что уснул по дороге домой. Точнее – на дороге. И на него кто-то насрал. Вот после этого он пришёл домой, помылся, протрезвел – и повесился.

Обо всём этом Алёна узнавала из кухонных и телефонных сессий бабушки и матери. Никто и никогда специально не прятался. Бабушка и мать, после того как дядя Коля повесился, долго сокрушались и плакали. Говорили о нём много хороших слов. Вспоминали, какой он был добрый, и чуткий, и ласковый, и щедрый. Ругали водку и вино, превращающих людей в нелюдей. И много всего такого прочего – обыкновенного. А маленькую Алёну более всего тревожил один вопрос, который она так никому тогда и не решилась задать. Потому что вопрос был какой-то вроде как очень глупый, неуместный и неприличный. «Ладно, – думала маленькая Алёна. – Хорошо, согласна. Водка и вино лишили доброго, чуткого, ласкового, щедрого человека дядю Колю человеческого облика. Так говорят бабушка и мама. И так и есть на самом деле. Но каков же должен быть облик того, кто перепутал пьяного беззащитного спящего человека дядю Колю, пусть и потерявшего человеческий облик, но всё равно с двумя руками, с двумя ногами и в одежде, – с туалетом? Может быть, это была собачка? Нет, бабушка и мама утверждали, когда об этом говорили друг другу, что какашки были человеческие. Может быть, это был, например, слепой человек?» Никак не могла себе представить маленькая Алёна, что нормальный зрячий человек, и не собачка, мог накакать на другого человека, пусть и спящего прямо на дороге. «Нет-нет, собачка бы такого сделать точно не смогла!» – думала маленькая Алёна, потому что очень любила собачек. Впрочем, людей она тогда тоже очень любила – и потому так и не нашла ответа на свой вопрос. А спрашивать у взрослых было неудобно, потому что на похоронах всё было торжественно, и почти все плакали и говорили, какой прекрасный был дядя Коля. Дядя Коля тоже лежал в гробу как-то очень торжественно, а мама периодически спрашивала у Алёны, в порядке ли у неё, мамы, причёска. Алёна отвечала, что в порядке. Мама один раз спросила про причёску у бабушки – и бабушка на маму накричала страшным голосом. Но маленькой Алёне не жаль было сказать маме про причёску. Потому что причёска и правда была в порядке. Вот про какашки – это неудобно. Другое дело причёска. Причёска – это всегда уместно. Мама всегда говорила – ну, когда она вообще с ней говорила, – что у женщины причёска должна быть в порядке при любых обстоятельствах. Похороны – это обстоятельства. Значит, и причёска должна быть в порядке. У самой Алёны причёска на похоронах дяди Коли была не в порядке, ну да она маленькая девочка – ей можно. Это женщинам без причёски нельзя.

На поминках сперва все плакали и пили за дядю Колю. Ну, может, и не за, но маленькой Алёне так показалось. Раз всё время говорили про дядю Колю и пили – значит, пили как бы за него. Только не чокались. Видимо, только этим и отличаются застолья в честь живых и мёртвых. Маленькой Алёне казалось, что нормальнее вообще не есть и не пить после похорон, но взрослым виднее. Им же виднее, из-за чего смеяться на поминках. Потому что когда бабушка одевала сонную Алёну, чтобы ехать домой, в маминой квартире уже слышался смех. Наверное, взрослые, которым виднее, уже пили за то, какой дядя Коля был весёлый. Пока на него не накакали.