Невиновный

Оба были удивлены тем, что большинство здешних заключенных отнюдь не утверждали, что невиновны. Напротив, разговаривая между собой, они были склонны приукрашивать свои преступления. Смерть была центральной темой – убийства, переживания, связанные с убийствами, будущие убийства…

Рон постоянно твердил, что он невиновен, и Грег начал верить ему. У каждого заключенного есть под рукой стенограмма его судебного процесса, Грег прочел стенограмму суда над Роном – все две тысячи страниц – и был шокирован тем, как судили в Аде. Рон тоже прочел стенограмму процесса Грега и был не меньше шокирован тем, как велся суд в округе Осейдж.

Они верили друг другу и не обращали внимания на скепсис, проявляемый их соседями.

В первые недели пребывания в «загоне» эта дружба оказала на Рона терапевтическое воздействие. Наконец-то нашелся кто-то, кто поверил ему, кто-то, кто был готов часами разговаривать с ним, выслушивать его с сочувствием и пониманием. Здесь, вдали от пещерообразной камеры, в которой он сидел в Аде, обретя друга, готового разделить его тяжкую ношу, Рон стал более уравновешенным. Он не раскачивался, стоя у решетки, не метался по камере, не вопил на всю тюрьму о своей невиновности. Он много спал, читал часами напролет, беспрестанно курил и вел беседы с Грегом. Они вместе выходили во двор на прогулку, страхуя друг друга. Аннет прислала достаточно денег, и он купил маленький телевизор. Она знала, как важна для Рона гитара, и сделала все возможное, чтобы он смог ее получить. Через лавку купить гитару оказалось невозможно. Сделав множество звонков и написав несколько писем, Аннет убедила администрацию тюрьмы разрешить, чтобы музыкальный магазин в Макалестере продал ее и переслал в тюрьму.

Неприятности начались, когда инструмент прибыл. Желая поразить окружающих своим талантом, Рон играл громко и пел во всю мощь своих легких. Соседей по «загону» это приводило в бешенство, они стали жаловаться, но Рон не обращал на это никакого внимания. Он обожал свою гитару и любил петь, особенно песни Хэнка Уильямса. «Твое обманчивое сердце» эхом раскатывалось по всему коридору. Ему посылали проклятия и самые грубые ругательства. Он отвечал тем же.

Потом Соледаду надоела музыка Рона, и он пригрозил убить его.

– Какая разница? – равнодушно откликнулся Рон. – Меня ведь все равно уже приговорили к смерти.

Никто даже не думал о том, чтобы установить в блоке F кондиционеры, и когда наступало лето, «загон» превращался в одну большую сауну. Заключенные раздевались до трусов и скрючивались под маленькими вентиляторами, которые покупали через лавку. Нередко они просыпались перед рассветом на совершенно мокрых от пота простынях. Несколько человек вообще весь день проводили голыми.

Дирекция тюрьмы зачем-то проводила по «загону» экскурсии. Посетителями обычно были ученики старших классов, чьи родители и наставники надеялись таким образом отвратить их от преступлений. В жаркую погоду надзиратели заставляли заключенных на время экскурсии одеваться. Одни повиновались, другие нет.

Заключенный по прозвищу Голый Индеец предпочитал всегда пребывать в своем исконном естестве, то есть полностью обнаженным. Он обладал редкой способностью пускать газы по заказу и, когда туристическая группа приближалась к его камере, проделывал свой любимый трюк: прижимался «задними щеками» к решетке и выпускал громовой заряд. Это шокировало учеников, и экскурсия оказывалась сорванной.

Охранники требовали, чтобы Голый Индеец прекратил безобразие. Тот отказывался. Товарищи подначивали его. Но все это проделывалось только во время экскурсий. Кончилось тем, что на это время охранники стали уводить его из «загона». Несколько других заключенных попытались имитировать номер Голого Индейца, но им недостало таланта.

Рон только играл и пел для посетителей.

4 июля 1988 года Рон проснулся в дурном настроении, которое так и не исправилось в течение дня. Это был День независимости, время торжеств, демонстраций и тому подобных мероприятий, а он оказался заперт в этой адской дыре за преступление, коего не совершал. Где же его персональная независимость?

Он принялся орать, ругаться и, как всегда, громогласно декларировать собственную невиновность, а когда из других камер его стали освистывать, озверел и начал бросаться всем, что попадало под руку, – книгами, журналами, туалетными принадлежностями, одеждой, швырнул даже маленький радиоприемник и Библию. Охранники велели ему успокоиться. Он послал их куда подальше и стал буйствовать еще яростнее. Карандаши, бумага, еда, купленная в лавке, – все полетело в них. Потом он схватил телевизор и шмякнул его о кирпичную стену, разбив вдребезги. А под конец схватил даже обожаемую гитару и принялся молотить ею о прутья решетки.

Большинство обитателей «загона» уже получили свою дневную дозу транквилизатора под названием синекан – предполагалось, что он успокаивает нервы и помогает уснуть. Охранникам удалось в конце концов уговорить Рона принять кое-что посильнее, он затих, впал в полудрему и в середине дня начал прибирать у себя в камере.