Невменяемый дипломат

«Вначале я увидел воздушный вихрь, который крутился и петлял словно тонкая веревка. Она пробиралась ко мне как змейка, прямо по воздуху. Ее никто кроме меня не видел… Потом веревка приблизилась ко мне, и я ее погладил. Она стала теплой, и у нее на конце появилось расширение, да так и замерло у моего плеча. Но сколько я туда ни заглядывал, там ничего не было видно кроме тумана и светляков… Долго не было видно… А только что я заглянул и увидел твое лицо… И вспомнил тебя… И даже знаю, кто ты…»

«Ну, ты молодец! Я в восторге от твоего ума и умения так четко передавать все увиденное и осмысленное. Но еще раз спрашиваю: тебе не трудно держать этот… хм… раструб и заглядывать в него?»

«Нисколько! Наоборот, мне кажется, что из него в меня вливается что-то сильное и радостное…»

«Ага! Значит, это стул отдает свои накопленные силы для связи! – догадался Невменяемый. – Значит, артефакт действует! Ура! Сынок, ты меня слышишь?»

«Да. И не надо так кричать… папа. А что это у тебя за стул такой?»

«О-о! Он помогает установить вот такую мысленную связь. И я постараюсь теперь с тобой общаться как можно чаще. Ты не против?»

«Конечно, не против. Тем более что мой второй папа умер, а мамы сейчас нет. Она срочно уехала. А Лицию забрали с собой в поездку тетя Ортензия и дядя Стерий. И мне скучно…»

«Ох! Не поверю, что такой непоседа, как ты, долго будет скучать! И вообще, можешь подойти к зеркалу? Я бы хотел полюбоваться на тебя и удостовериться, насколько ты вырос».

Кашад тут же поспешил к стене своей комнаты, полностью облицованной зеркалами, и, встав в позу примерного ребенка, читающего стихи, замер. Понятно, что давно его не видевший отец тут же разразился потоком комплиментов о том, какой он стал сильный, большой и симпатичный. Не забыл и про игрушечный меч на боку упомянуть, и прическу отметить.

«А волосы мне длинные не нравятся, – тут же пожаловался ребенок. – Мы с мамой постоянно из-за них спорим. Мне нравятся короткие, как у воинов, а она все хочет из меня девчонку сделать!»

«Да ладно тебе, мы ведь мужчины и должны время от времени баловать наших женщин. И раз маме такая мелочь приятна, пусть себе пока радуется. Подрастешь, станешь самостоятельным, маме уже ничего больше не останется, как смириться с твоими представлениями о моде…»

В зеркале была видна и вся громадная детская. Две нянечки не отводили настороженных взглядов от ребенка. Видимо, его поведение в данный момент отличалось от обычного. А может, они всегда так за ним присматривали. Их работе не позавидуешь. Присматривать за подобным ребенком, имеющим сразу несколько Признаков, – тот еще труд! Все равно что сидеть на вершине готового проснуться вулкана.

«А ты когда ко мне приедешь?» – неожиданно спросил малыш.

«Трудно сказать, – начал выкручиваться Кремон. – Я очень далеко…»

«Знаю. Ты у сентегов. На Южном полюсе! Мама перед отъездом рассказывала!»

«У-у-у… – не удалось скрыть изумление Кремону. – Как у вас там четко с информированностью. Все знаете! Ну, тогда ты должен понять, что еще неизвестно сколько времени пройдет, пока дорогу проложат или тоннель к сентегам пророют. Раньше мне никак отсюда вырваться не удастся… Но как только появится возможность, обязательно наведаюсь в Менсалонию…»

Раз герцог Шиари умер, то теперь Золана-Вилейма свободна. Эта мысль оказалась неожиданно приятной и томительно-волнующей. И в то же время сознание взорвалось возмущением по поводу пусть и на какое-то мгновение, но позабытой Ягуши.

И чтобы как-то завуалировать перед сыном свое смятение, которое наверняка выплеснулось в сферу мысленного контакта, Невменяемый поспешил задать вопрос:

«А мама куда уехала?»

«В столицу, на встречу с королем, – с недетской обстоятельностью стал отвечать Кашад. – В последнее время родственники моего второго, умершего папы хотят забрать у нас наши земли, замок и капиталы. Поэтому маме надо успеть везде… И ей очень нужна помощь».

Такой явный призыв уж никак игнорировать не получилось бы.

«Не переживай, сынок! Я обязательно постараюсь помочь, – пообещал Кремон. – А сейчас прерываем нашу беседу, большая продолжительность может тебе повредить. Постарайся лечь и хотя бы немножко поспать. А когда мы в следующий раз сможем пообщаться, расскажешь мне, как ты чувствовал себя после этого разговора. Хорошо? Ну, вот и молодец! Крепко тебя обнимаю и целую!»

В ответ на прощание донеслась целая гамма ярких, искренних детских ощущений, смеси восторга, грусти, восхищения, веры и печали. И все это было разбавлено тем чувством, которое можно смело назвать детской любовью.