Невоенные рычаги внешней политики России. Региональные и глобальные механизмы

Основное различие, которое имеется в литературе по поводу определения региона, – это необходимость наличия географической близости стран-участниц. Некоторые авторы полагают, что в основе регионализма лежат «естественные силы близости, общность политики и источников получения дохода, интенсивная внутрифирменная торговля» [87] . Существенным подспорьем в понимании природы региона являются и другие негеографические его определения. Так, известный американский политолог Б. Коен считает, что использование группой стран единой валюты также формирует особый тип региона [88] , а его коллега Ч. Купчан добавляет, что регион составляют страны, ощущающие некую общность, которая может быть основана на разных факторах – религии, языке, культуре [89] . Признавая ценность данных концепций для некоторых специфических ситуаций, мы все же берем за основу традиционное географическое определение региона, которое подразумевает непропорционально высокую концентрацию экономических связей и/или координацию внешнеэкономической политики группой стран, находящихся в непосредственной близости друг от друга.

Такое определение также включает концентрацию военно-политических связей между соседствующими странами, поскольку данные государства «являются или ощущают себя политически взаимозависимыми» [90] . Экономические связи и политическая взаимозависимость региона формируют единую систему, где взаимосвязи разной природы «демонстрируют высокую степень регулярности и интенсивности, так что изменения, произошедшие в одной части системы, влияют на состояние других частей системы» [91] .

Существенный вопрос, стоящий как перед исследователями, так и перед политиками-практиками, состоит в следующем: является ли регион некой объективной данностью или регионы формируются, в том числе и целенаправленной политикой государств? Во многом ответ на этот вопрос будет зависеть от используемого определения региона. Вместе с тем мы исходим из того, что регионы, и особенно формируемые на их основе региональные организации, в большой степени являются продуктом целенаправленной политики входящих в них государств. Данный вывод касается как экономических, так и военно-политических проектов интеграции. Более того, разделять формы интеграции на экономические и политические можно лишь условно. Очевидно, что заключение военно-политических союзов создает между государствами тесную систему связей и атмосферу доверия, которые способствуют наращиванию торгово-экономических связей и сотрудничества в валютно-финансовой сфере. Торгово-экономические связи, в свою очередь, формируют общность политических интересов стран-участниц, в том числе и в сфере национальной безопасности.

Отталкиваясь от очерченного выше понимания процессов региональной интеграции, можно перейти к обсуждению следующей группы вопросов, имеющих непосредственное отношение к выявлению интересов России и ее партнеров в региональных интеграционных проектах. В центре нашего внимания находятся два вопроса: какие интересы преследуются государствами своим участием в интеграционных проектах? Какие преимущества и обязательства выпадают на долю государств – центров интеграционных проектов?

6.3. С какой целью государства создают интеграционные схемы?

Обычно, говоря о целях экономической интеграции, на первый план ставят экономические выигрыши, которые страны-участницы предполагают получить от данного процесса. Однако это далеко не всегда так. Например, такие региональные организации, как Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) или латиноамериканская АЛБА, объединились в первую очередь на основе политических интересов и лишь во вторую – стали решать экономические задачи. Вместе с тем аргументы экономического выигрыша весьма важны, поэтому рассмотрим их подробнее.