Неволя

- Согласится ли Джани?

- Она не будет возражать, - ответил Нагатай и дернул за шнурок, свисающий с потолка. Раздался мелодичный звон колокольчика - так Нагатай вызывал свою дочь, находившуюся в соседних покоях.

Им пришлось подождать, пока настоящая хозяйка этого дома не явилась на зов отца. Джани вошла, молча отдала салям Бабидже и осталась у входа. Она была одета в домашнее платье. Без всяких украшений и румян строгой красоты лицо её было спокойно и приветливо: с улучшением здоровья отца и она воспрянула духом.

Нагатай поведал дочери о заключенной сделке. Молодая женщина выслушала, кивнула в знак согласия и вышла распорядиться, чтобы подготовили Кокечин к отъезду.

Когда Ознобишин узнал, что хозяин обменял его на женщину, он не очень опечалился. Правда, ему не было известно, что он приобрел, но хорошо известно, что оставил. Только в одном он был твердо уверен - хуже не будет. Он всегда говорил утешительное: "Что Бог ни делает, все - к лучшему!" И не беспокоился понапрасну.

При прощании со своим прежним хозяином Бабиджей Михаил напомнил ему об обещании наградить его, если Нагатай выздоровеет. Удивленный смелостью раба, бек молвил, разведя руками:

- Все это так. И я очень сожалею, что не могу выполнить своего обещания. Сам посуди: как я могу наградить тебя - ведь ты теперь не мой раб. Нагатай может подумать, что я подкупаю его раба. А это нехорошо. Я не хочу ссориться с Нагатаем.

Михаил понимал, что скуповатый Бабиджа придумал эту отговорку только что, однако, согласившись с его доводом, спросил:

- А ежели я по-прежнему был бы твой раб?

- Будь уверен - я бы не поскупился. Да я уже приготовил для тебя дар.

Ознобишин нашелся что сказать на это:

- Тогда отдай его твоим рабам... моим соплеменникам. Я знаю, их не кормят. Я ведь выполнил все, что ты мне повелел.

Сидя верхом на своем коне, Бабиджа помолчал немного, смотря на него, потом сказал, слегка улыбнувшись:

- Оказывается, ты не так прост, как я предполагал, - он зацокал языком. - Но боюсь, что и этого мне не удастся. Из всех только один остался в живых. Да и того, думаю, не сегодня-завтра не станет.

Михаил подошел поближе и с мольбой в голосе проговорил:

- Он не может умереть голодной смертью, бек... Будь милосерден! Вели кормить его за мой дар.

Конь под Бабиджей заплясал от нетерпенья и отступил на несколько шагов от Михаила. Бек обрадованно заговорил:

- Выходит, ты распорядился своим даром? Ну что ж. Это мне нравится. Я повелю дать ему еды. Останется жив - пошлю к Ергашу вместо тебя. - И, дернув за уздечку, направил коня в открытые ворота.

Михаил остался удовлетворенным разговором с Бабиджей, хотя и не узнал, кто же из рабов остался жив: Тереха или Вася?

Городской двор Нагатая с внушительными крепкими постройками, большим густым садом, загонами для скота, конюшнями, да и сам господский дом, каменный, на высоком подклете, отапливаемый под полом, говорили о богатстве и знатности хозяина, о бережном и рачительном отношении к своему добру. Это понравилось Михаилу. Здесь каждый был занят только своим делом, никто ни на кого не кричал и не размахивал палкой, как это бывало во дворе Бабиджи. Приказания отдавались спокойным голосом либо самой Джани, либо векилем, старым Коджием, ходившим с посохом и постоянно жаловавшимся, как и хозяин, на свое нездоровье, на боли в пояснице и в боку.

Вначале Михаил долго не мог привыкнуть к тому, что его не подымают на заре, не кричат на него и не гонят на работу. Он просыпался сам, на рассвете, и, вытянувшись на циновке под старой верблюжьей попоной, выданной ему Коджием, прислушивался к каждому шороху, к каждому скрипу половиц и дверей. И всякий раз, слыша шаги в коридоре, думал, что это идут за ним, и всякий раз ошибался: никто не открывал двери, никто не подымал его. Все это было так непривычно и странно, что он терялся и порой чувствовал угрызение совести оттого, что все кругом заняты работой, а он бездельничает, сидит днями напролет с Нагатаем и ведет с ним тихие задушевные разговоры о житье-бытье.

Нагатай был тот человек, который ничего не ждал от будущего. Жизнь для него как бы остановилась. Все внимание и все заботы он сосредоточил на своих недугах и воспоминаниях. А самые лучшие свои воспоминания он относил ко времени, проведенному на Руси, в Москве.

Однажды Нагатай спросил Озноби, кем он был на Руси, у кого служил. Когда же услышал, что Михаил был тиуном в селе Хвостове, принадлежащем Алексею Петровичу, тысяцкому московского князя, Нагатай подивился:

- Смотри-ка! - Потом спросил: - Тиун - это что? По хозяйству, что ли?

Тут Нагатай подумал немного, колокольчиком позвал свою дочь и сказал ей:

- Ты говоришь, что Коджий стал стар, много путает. Озноби был тиуном у боярина, теперь станет векилем у меня.

Джани только краем черного глаза поглядела на Михаила и кивнула в знак согласия.

Так Михаил Ознобишин стал помогать дочери Нагатая вести обширное хозяйство.