Неволя

Джани ждала Михаила с нетерпением, а увидев, едва сдержалась, чтобы не броситься к нему. Лицо её стало бледно от переживаний. Слуги были перепуганы и тихи, они двигались как тени, едва слышно переговаривались. В доме не зажигали огня и старались не создавать никакого шума.

Сперва Михаил успокоил слуг, сказав, что дом Нагатай-бека находится под покровительством Хызр-хана. Затем он поведал Джани о том, что ему передал эмир Тимур-ходжа.

- Одноглазый?

- Одноглазый.

Женщина в отчаянии заломила руки.

- Я пропала! О Аллах, спаси и защити!

Михаил не понимал, что испугало её, отчего она пришла в такое волнение, а та, мечась по горнице, твердила как безумная:

- Я пропала! Я пропала! Этот Тимур-ходжа не оставит меня в покое. Мне нужно бежать!

- Да от кого?

- От него! От него! От Тимура-ходжи!

Она рассказала, что этот Тимур-ходжа хотел взять её в жены ещё до замужества, да не успел, отправился в паломничество в Мекку, а она тем временем успела выйти замуж за Ибрагим-багадура. И тогда же слышала, что Тимур-ходжа поклялся во что бы то ни стало заполучить её в жены. У неё есть подозрение, что Ибрагим-багадур убит подосланным убийцей - ведь тот был сражен стрелой в спину в самом начале атаки на врага.

Михаил пробовал её успокоить, да не тут-то было: Джани не могли остановить никакие уговоры.

- Нет, нет. Ты не знаешь его. Это страшный человек. Он ни перед чем не остановится. Ежели ему нужно, он и отца убьет, и мать задушит. Скорее собираться! Вели седлать коней! Я еду к отцу!

Джани уехала на рассвете, верхом, в сопровождении одной служанки и одного слуги. Михаилу она сказала на прощание:

- А ты смотри, дорогой мой Озноби, будь осторожен! И никому не говори, в какую сторону я поехала.

Глава двадцать третья

Усадьба Нагатай-бека, находящаяся вне пределов города, среди садов и летних дворцов, ни разу за все время ханских переворотов не подвергалась нападению со стороны приверженцев старой или новой власти. Это объяснялось как её удачным расположением, так и тем, что Нагатай-бек не поддерживал ни одну из враждующих сторон. Нагатай-бек находился как бы вне этой злой и жестокой игры. Он до того преуспел в этом, что многие забыли о его существовании.

Тем не менее Михаил с челядью принял ряд предосторожностей. Вблизи ограды он выстроил вышку, с которой днем и ночью зоркие глаза сторожей наблюдали за происходящим в округе. По всему двору расставлены бочки с водой на случай внезапного пожара, кучами сложены увесистые камни, которые можно метать со стены на осаждающих, а всякое оружие, которого с избытком хватило бы на большой отряд, - копья, луки, колчаны со стрелами, секиры и топоры - по порядку разложено под навесом.

Все это понадобилось для того, чтобы отражать нападение воровских шаек, которые в обилии породила смута. Дом дважды подвергался грабительскому налету, но, к чести всех обитателей усадьбы, разбойничьи приступы были отражены.

В одну пятницу, когда на вышке стоял в карауле Костка-тверичанин, Михаил услышал глухие удары в било. Он находился во внутренних покоях дома, поэтому тотчас же выскочил во двор.

Костка кричал:

- В нашу сторону скачут всадники из города. Много всадников!

Вся челядь, человек тридцать мужчин и женщин, высыпала во двор и, задрав головы, смотрела на Костку, а тот кричал:

- Вот они завернули на нашу улицу. Мать честная, да они все к нам!

- Да сколько их? - спрашивал Михаил.

- Целое войско!

Послышался гулкий стук множества копыт по твердой земле за оградой усадьбы. Костка безнадежно махнул рукой, что означало - всему конец! - и поспешно стал спускаться с вышки.

Раздались размеренные нечастые стуки. И по этим стукам Михаил сразу определил, что к ним пожаловали не затем, чтобы разорить их, а по какой-то другой важной причине. Он распорядился раскрыть настежь ворота, а всей челяди стоять смирно и ничего не бояться.

Створки ворот, заскрипев, раскрылись.

Разодетые в яркие дорогие халаты, хорошо вооруженные всадники заполнили широкий двор и выстроились двумя правильными рядами, образовав коридор, в который с улицы медленно въехал на прекрасном белом скакуне бородатый величественный человек, одетый, как хан, во все белое.

За ним на тонконогих скакунах по двое десятью рядами следовали юноши в светлых шелковых одеждах и светло-алых чалмах, украшенных перьями.

Один красивый юноша с черными усиками выскочил вперед и, осадив коня перед челядью Нагатай-бека, крикнул:

- Эмир Тимур-ходжа!

Все разом рухнули на колени и уткнулись лбами в землю. Наступила такая тишина, что стало слышно, как гудят шмели, чирикают воробьи да похрапывают и топают лошади.

Опасения Джани оказались не напрасными, Тимур-ходжа вспомнил все-таки о Нагатаевой дочке и о своей клятве жениться на ней и разодетым грозным женихом явился в усадьбу.

Раболепное почтение челяди понравилось эмиру. Он с удовлетворением оглядел согнутые спины в полосатых халатах и милостивым взмахом руки позволил всем подняться с колен.