Невольник (СИ)

Двалин взошел по скрипучей и узкой лестнице на второй этаж таверны и, пройдя до конца погруженный в полутемье коридор, толкнул последнюю дверь. В небольшой комнате с единственным окошком стояли две кровати с соломенными тюфяками, накрытые серыми простынями и двумя вытертыми шерстяными одеялами. У окошка квадратный столик с кувшином с водой и двумя табуретами рядом. Да на стене торчат два гвоздя, на одном из которых висит плащ Двалина, а на другом сумка. Вот и все, что здесь было. Да и чего было ждать от таверны? Не постоялый двор, благо что отыскалась свободная комната. В остальных трех жила семья владельца.

Гном чуть помедлил, смотря на кровать справа от него. А затем подошел и сел на край, не отрывая взгляда от лежащего на ней. Черноволосый, худой гном лежал на животе, укрытый до поясницы одеялом. На спине его были воспалённые красные рубцы. Один из них, особенно длинный, перечеркивал всю спину и уходил за плечо. Другой, внизу, терялся краем под одеялом, и глаза Двалина прикипели к нему. Рука сама потянулась и легко коснулась смуглой кожи рядом, и тело морийца, неподвижно лежащего, невольно дрогнуло.

– Очнулся, – глухо сказал Двалин. – Болит?

Он пальцами огладил кожу вдоль рубца, остановившись у самого одеяла, практически у самых ягодиц. Мориец молчал, уткнувшись лицом в худую подушку и судорожно сжав в пальцах серую ткань простыни. Он только чуть вздрагивал, когда пальцы Двалина вновь касались его кожи на спине. Но он молчал, и Двалин бездумно потянул вниз одеяло, оголяя худые, поджарые ягодицы с ямочками по бокам. Глаза цеплялись за трогательный треугольничек вверху ягодиц, жадно прошлись по мягким половинкам, по щелочке меж ними и тонким, невесомым черным волоскам, заманчиво видневшимися меж ними. Во рту пересохло, и гном сглотнул. Невыносимо хотелось прикоснуться там…

– Нет! – вскрик, и тело морийца дернулось в страхе под рукой Двалина.

Судорожный всхлип.

– Больно… пожалуйста, не надо! – простонал негромко он.

Бофур сжался на кровати, сильнее сжав побелевшими пальцами простынь. Он был напуган и страх его Двалин ощущал всем своим существом. Но странное дело, перехватывало дыхание, сердце глухо бухало в груди, и внутри занимался жар…

– Не бойся… – хрипло выговорил Двалин, с трудом отводя глаза, и взор его упал на столик у оконца. На нем, рядом с кувшином с водой стояли также стеклянный флакон и глиняная склянка, накрытая тканью.

В памяти всплыл голос Оина:

–… я оставлю мазь и средство от жара-лихорадки. Рубцы смазывай мазью утром и вечером. Также утром да вечером давай средство от жара. На полкружки воды три-четыре капли. И вот что, стыдно не стыдно, а внутри тоже желательно два-три раза в день. Понятно?

Двалин тогда угрюмо, по своему обыкновению, согласно кивнул. Хотя насчет «внутри» было как раз непонятно, только тогда он и думать не стал о том.

А сейчас понял, что значили слова Оина.

И от этого стало еще жарче.

И, проклятье, он сделает это. Несмотря ни на что.

Лекарю виднее…

Он встал и решительно взяв плошку с мазью, вернулся к лежащему морийцу, что повернул голову и со страхом смотрел на него своими пронзительными карими глазами.

– Это мазь. Не бойся, – коротко сказал Двалин, сев на край кровати рядом, и зачерпнул пальцами жирной мази.

Пальцы Двалина осторожно касались спины, вздрагивающего от прикосновений, морийца. Изредка он касался чуть сильнее болезненно-вспухших рубцов и Бофур судорожно вздыхал, но покорно лежал перед ним, оголенный. Никогда Двалин не старался быть настолько осторожным. В висках глухо били барабаны. Он спускался все ниже, один за другим смазывая мазью раны от кнута, и наконец обработал ей последний рубец.

Оставалось только одно.

И от понимания с ног до головы его окатила жаркая волна.

– Не бойся, – вновь хрипло выговорил он. – Я должен сделать это. Так сказал Оин. Он лекарь. Не бойся.

Двалин зачерпнул вновь немного жирной, чуть скользкой мази и поставил миску на пол. Одна его ладонь опустилась на поясницу Бофура, прижимая к кровати. Он осторожно ввел пальцы правой меж нежных половинок.

– НЕТ! – с надрывом вскрикнул Бофур, дрогнув всем телом, но ладонь Двалина удержала его, еще сильнее прижав к матрасу.

Бофур заскулил, вжав лицо в подушку, глотая слёзы. У него все болело, а ТАМ просто горело. И от одного прикосновения там, его захлестывал страх и ожидание боли. И действительно было больно. Двалин осторожно смазал щелочку меж ягодиц мазью и коснулся воспаленного входа…

Негромкий вой Бофура, вцепившегося зубами в подушку, глотающего крик… внутри его тело плотно обхватывает палец, и от этого так жарко, что Двалин задыхается, смотря на худое, вздрагивающее тело перед собой.

Махал, как же жарко!

Он хотел бы обойтись без этого…

Вот только пес внутри Двалина насмешливо щерит клыки. Он знает правду, и он, в отличие от гнома, не остановился бы на пальце. И Двалин это осознает, и хуже того, он и сам…

Но нельзя.