Невольники чести

Рассказ обычно неразговорчивого Ивана был на сей раз пространен и невесел. Имея растаг в Якутате, получил Кусков темные известия об умысле колошей истребить везде русских и алеутов. Не поверив сим слухам, он со своею промысловой партией отплыл от Якутата на шестьдесят верст, где и был окружен тлинкитами.

Иван употребил все способы к примирению, но индейцы остались непреклонны и атаковали его стан. Благо Кусковым были приняты оборонительные меры, и ему удалось отразить нападение. Предполагая снова тронуться в путь, Иван неожиданно наткнулся на одного знакомого старика тлинкита, коий поведал ему, что колоши пошли на Ситху войной. Желая проверить его слова, Иван послал в Архангельское заселение несколько байдар с промышленными, а сам отошел к Якутату, не имея в достаточном количестве ни ружей, ни зарядов. Посланные на разведку не вернулись. Не смея оставаться далее в неведении и риске быть атакованным, Иван отправился назад на Кадьяк, впервые не привезя с собой добычи.

— Не гневайся, Лександра Андреич, людей сохранить старался…

— И то ладно… — успокоил помощника Баранов, но себе успокоения не обрел. Вот и нынче в который раз принялся складывать все разрозненные факты и вести, пытаясь выстроить картину случившегося.

Ничего утешительного. Если сведения, привезенные Иваном, верны, то большинство из содеянного им, Барановым, за прошедшее десятилетие пошло насмарку. И самое страшное: помочь своим заселениям, рассеяным на столь великом пространстве, он, правитель, не в состоянии. Нет ни достаточного числа русских, дабы пополнить в отдаленных крепостях гарнизоны, ни больших парусных судов для прикрытия отправляемых промысловых ватаг, ни потребного количества пушек и ружей. Корил себя, что, увлекаясь ревностию к славе и выгодам компании прежде устройства такого числа заселений, не имел основательных сведений о характере того народа, среди коего предполагал водвориться. Ведь и Канягит, и Скаутлельт клялись ему в верности и дружбе… Кто знал, что клятвам этим нельзя верить? Понимал и другое: сколь радостно воспримут многие в столичном правлении компании его просчеты. Петербургские чиновники уже давно точат зуб на неугодливого и нечинопоклонного правителя. Теперь опять всплывет вопрос об его смене… Да и Бог с ним! Баранов за должностями и наградами не гонится. Обидно токмо дело незавершенным оставлять, да еще в таком плачевном положении… Хотя ежели поразмыслить, можно себе тысячу оправданий отыскать. Кто как не те же петербургские чины в каждой депеше требовали увеличить отстрел бобров. Дескать, акции падают в цене, паника среди акционеров! А чтобы оного достичь, иного пути нет, как создавать новые заселения там, где еще пушной зверь непуган…

Вспомнились слова из своего последнего письма директору компании Михайле Булдакову — зятю покойного Григория Шелехова: «Публика, а паче торговая, охоча токмо на одни успехи и выгоды смотреть и ценить хлопоты, но она не входит и на малость в рассмотрение причин, коими стесняется торговля, упадают выгоды всего государства Российского…»

Не самому ли первенствующему директору адресовал правитель сей упрек, хотя и неглуп Михайло, и просвещен зело? Это по его ходатайству награжден Баранов золотой медалью и обласкан чином коммерции советника… Токмо куда энту медаль теперь повесишь? Разве что на пуп кому-то из лживых вождей. Да и от книжного ума Булдакова на таком расстоянии проку нет! Один он, Баранов, за все, творимое здесь, ответчик. Не на кого положиться, окромя разве что Ивана Кускова…

Раздумья главного правителя прервал стук в дверь. Не дожидаясь ответа Баранова, стучавший просунул в проем голову. Правитель узнал караульщика Якова Дорофеева, назначенного нынче в дозор на звонницу местной церкви — с нее видно на много верст.

— Что стряслось, Яков?

— Корабль на подходе, Лександра Андреевич! Не наш, не компанейский…

И, подтверждая его слова, над водами залива громыхнула пушка, которая и вернула к сознанию Абросима Плотникова, лежащего в трюме «Юникорна».

Глава четвертая

1

Велик Тихий океан. Непомерны его просторы, раскинувшиеся от вечных льдов Арктики до солнечных берегов Австралии.

В штилевые ночи, когда зажигаются над его водами мириады звезд, кажется океаническая ширь равной опрокинутому навзничь небу. И порхающие, словно ангелы, над умиротворенной пучиной летающие рыбы еще более усиливают это сходство.

Когда же взвихрится зыбь океана тайфуном, стираются все грани. Тогда и небо, и бездна — все едино в разгневанном, яростном лике его.

Каким же тщедушным кажется человек и творения неутомимых рук людских перед неукротимой стихией! Словно игрушки, швыряют то вверх, то вниз гигантские волны отдавшиеся их власти, еще совсем недавно казавшиеся такими надежными суда.

Тысячи тысяч кораблей: папирусные лодки египтян, китайские жонги, корветы и галеоны Старого Света — покоятся на дне, храня в своих трюмах несметные сокровища.

Но не только флотилии обрели последнюю пристань на океаническом ложе, там громоздятся затонувшие материки и острова, с некогда многолюдными городами и величественными храмами.