Невольники чести

Опережая выстрел, из темноты метнулся человек. Иван Плотников заслонил сына и рухнул у ног Абросима.

— Отец! — упал тот рядом с ним на колени.

Иван открыл глаза, хотел что-то сказать, но из горла хлынула кровь.

— Как же это, батя? — Абросим растерянно оглянулся.

Ни Гузнищевского, ни Хакима рядом уже не было.

* * *

Ивана Плотникова похоронили на нижнекамчатском погосте. Скромно, по-христиански.

Кирилл и Абросим долго стояли, глядя на холм серой, точно присыпанной пеплом земли.

За сутки, прошедшие после гибели отца, Плотников изменился. Осунулся. Постарел.

Кирилл по себе знал это состояние, когда уходит навсегда тот, кто заслонял тебя от Вечности, и ты остаешься с нею один на один… Тут ничего не переменишь, ничем не поможешь.

И все же, когда возвращались, произнес, обращаясь к другу, иные слова:

— Держись… Все будет хорошо… Главное — мы теперь вместе…

А наутро выпал снег. Первый в этом году. Нежданный.

Он покрыл всю округу — белый, наивно-чистый.

Друзья вышли на крыльцо.

Снежный полог скрыл от людских взоров выбоины дороги, неухоженность обочин, грязь дворов и улиц. Все приобрело торжественный, неземной вид. Снег самим своим явлением как будто отделил от нынешнего утра день вчерашний.

Доподлинно так. Не вычеркнул из памяти, не избыл насовсем, все же, упав именно сегодня, стал гранью между былым и грядущим. Так же, как осеннюю распутицу, припорошил раны души, на малую толику уменьшил боль потери.

День предстоял хлопотный. Необходимо было нанести визит полицмейстеру, пожелавшему лично выслушать рассказ о ночном нападении. Кроме того, подготовить к отправке в Охотск партию бобровых шкур и договориться о расторжке со старшинами окрестных камчадальских селений. Начать решили с менее приятного — с похода в полицию.

Плотников и Кирилл пошли по улице рядом. И следы их прерывистыми цепочками потянулись за ними. До тех пор, пока вдали не сошлись в один, общий след.

Ветер дул со стороны океана, нес седые, косматые тучи.

Должно быть, к новому снегопаду.

Часть вторая Невольники чести

Глава первая

1

Большая черная обезьяна хозяйничала в капитанской каюте.

Разворошив нехитрый гардероб, попробовала на зуб эполет парадного мундира. Найдя его несъедобным, вырвала несколько блестящих пуговиц и, после неудачной попытки их разгрызть, зашвырнула в дальний угол.

Потом любознательное дитя тропического леса занялось любимым капитанским глобусом. Сначала, словно в поисках местонахождения корабля, обезьяна внимательно разглядывала модель земного шара. Затем, отломив тяжелую подставку, стала подбрасывать глобус, будто мяч. Это скоро наскучило ей, и она стала корчить рожи перед небольшим венецианским зеркалом в резной раме, намертво прикрепленным к переборке. Ужимки продолжались, пока внимание животного не привлек массивный письменный прибор и бумаги на столе капитана.

Угугукая и повизгивая, обезьяна опрокинула чернильницу и ящичек с песком для сушки перьев. Уселась в растекшейся по столу черной луже и принялась методично рвать страницы судового журнала.

За этим неблаговидным занятием и застал разыгравшееся чудовище капитан-лейтенант Иван Федорович Крузенштерн.

Минуту спустя капитанский вестовой Прохор, оказавшийся случайно у двери своего командира, услышал набор таких слов, каковых от хотя и несдержанного, но строгих правил Крузенштерна сроду не слыхивал, а ведь годков пятнадцать, почитай, при оном обретается… Еще с плаванья на «Мстиславе»…

Приученный долгой службой при капитане держать язык за зубами, изрядно прореженными офицерской наукой, тут не удержался Прохор и поведал за обедом закадычному дружку своему, песельнику и балагуру — судовому подлекарю Алексею Мутовкину, под величайшим секретом, что верещал их благородие Иван Федорович, будто жучка дворовая, коей хвост дверью прищемили.

— А че верещал-от? — со ртом, набитым кашей, вскинулся Мутовкин, не мешкая между тем запустить свою ложку в общий котел.

— Да шут его жнает… — прошепелявил в ответ вестовой, запоздало испугавшись, что сболтнул лишнего.

Хотя и впрямь из брани капитана разобрал Прохор только слова: «За борт!» да «Под арест!»… Но вот кого за борт, кого под арест — сие загадка!

Впрочем, разрешилось все довольно скоро.

Еще не ударили полуденные склянки, как Крузенштерн вызвал к себе сперва вахтенного офицера лейтенанта Ратманова, а следом за ним — Прохора и дал обоим поручения — каждому свое.

А еще четверть часа спустя хозяин обезьяны поручик гвардии Толстой, он же — их сиятельство граф Федор Иванович, член посольской свиты камергера двора его императорского величества и разных орденов кавалера Николая Петровича Резанова, прильнув к каютному оконцу, увидел, как его любимица, жалобно крича, плюхнулась за борт и тут же скрылась в океанских волнах.

— Убью живодера! — граф метнулся к ящику с дуэльными пистолетами, в ярости забыв, что предусмотрительный Крузенштерн, зная за своим пассажиром репутацию известного бретера, вежливо, но твердо в самом начале круиза предложил Толстому сдать огнестрельное оружие в крюйт-камеру.