Невольники чести

Надо только оказаться побыстрее на матерой земле. Раньше, чем прознают в компании о гибели обоза. Все эти обстоятельства заставили Гузнищевского действовать без колебаний.

Но он изменил бы самому себе, ежели бы даже в таком положении не оставил путей для отступления. Ведь авантюра с захватом хорошо вооруженного корабля, каким бы ни был продуманным план действий, все же остается авантюрой. Мало ли что может случиться… Скажем, опоздают на полчаса к месту сбора ватажники Креста, или задержится шхуна капитана Барбера. Или федотовские служаки не поддадутся на обман и останутся в крепости… А то и сам граф Федор Иванович вдруг надумает переметнуться назад, к своим попутчикам… Кто их, графьев, разберет? Тем паче, окромя офицерского слова, у Иннокентия ничего от поручика нет, а жизнь научила Гузнищевского ничьим словам не доверять. К тому же рожа у графа и впрямь воровская, разбойничья. Такой соврет — недорого возьмет! И что тогда? Захват шлюпа обернется западней, из коей никому не вырваться. Тут никакой талан не поможет…

Потому и намылился Иннокентий первым делом встретить иноземный корабль «Юникорн», чтобы потолковать с капитаном Генри Барбером с глазу на глаз. А чтобы разговор получился более доверительным, прихватил с собой Гузнищевский увесистый мешочек с золотом, вырученным от продажи в одной из факторий мехов, добытых во время набега на обоз.

Ежели сэр Генри окажется человеком рассудительным, то пусть потом судьба кому угодно ставит подножки. Кому угодно, но не Иннокентию Гузнищевскому… Ан нет — «Абросиму сыну Иванову Плотникову». Ведь так написано в пашпорте и в подорожной, лежащей у Гузнищевского за пазухой. Подписанной не кем-нибудь — самим губернатором Кошелевым.

Как слиток золота, греет новоявленному «Плотникову» обращение губернатора ко всем чиновным людям «оказывать подателю сего всяческое содействие».

Что ж, с сим документом никакие проверки не страшны, и до заветного Санкт-Петербурга остается — рукой подать!

5

«Милостивый государь Иван Осипович!

Я не описываю вашему высокопревосходительству сильных штормов и трудностей, которые в долговременных путешествиях обыкновенны, и, думаю, интересны для вас, милостивого государя, будут, когда узнать изволите, что мы теперь идем заведомо отведать здешнего равнодействия», — перо Резанова привычно быстро скользило по бумаге, словно не было за спиной у посланника утомительного дня. И не вспоминал он сейчас о превратностях своего пути на Камчатку, думая уже об ином, о новых опасностях, грозивших вверенной ему экспедиции.

Взяться за письмо к сибирскому генерал-губернатору Ивану Осиповичу Селифонтову побудил Николая Петровича не один только долг вежливости, но и обстоятельства, принуждающие шлюп «Надежда» отправиться на острова его Тензикубосного Величества — императора Японии на несколько дней раньше установленного срока. Следовательно, и вернуться на Камчатку экспедиция сможет раньше.

«Здесь, — продолжил свое послание Резанов, — выгрузя Российско-Американской компании товары, понизил я цены до невозможности, и каких жители не запомнят, снабдил батальон, госпиталь и хлебопашцев от компании безденежно разными потребностями, о чем уведомит ваше высокопревосходительство Павел Иванович, и теперь иду пробиваться к японским избыткам».

Поставив точку, Николай Петрович на минуту задумался, рассеянно покусывая кончик пера: стоит ли сообщать Селифонтову истинную причину такого скорого отплытия «Надежды» из Петропавловской бухты? Решил, что не стоит. Не к лицу государеву посланнику пользоваться слухами, полученными из такого ненадежного источника, как поручик Толстой. К тому же обеспечение безопасности экспедиции здесь, на Камчатке, — задача генерала Кошелева. Пускай его превосходительство сам объясняется с сибирским начальством, ежели, конечно, сочтет таковое объяснение необходимым. Дело же Резанова — любой ценой выполнить дипломатическую миссию. Об этом и следует напомнить сибирскому генерал-губернатору…

Обмакнув перо в походную чернильницу, сопровождавшую его в кругосветном вояже, камергер снова принялся за работу.

«Я должен буду в Японии зимовать и возвратиться сюда уповаю в июне месяце, а отсюда идти на Кадьяк или судно опять отправлю в Японию, буде торг открыт, — посвящал он наместника в свои планы. — Как провизия корабля нашего к тому времени кончится, то предписал я Охотской конторе оную заготовить и выслать с первою навигациею, а буде не случится там компанейских судов, то сообщил капитану над портом снабдить контору казенным транспортом и, дав хорошего офицера и штурмана, как можно скорее выслать провизию, дабы вверенная мне экспедиция вовсе не остановилась и не принуждена была зимовать здесь, что совершенно расстроит все предприятие и отяготит здешних жителей. Я всепокорнейше прошу вас, милостивого государя, совершившим первое кругом света путешествия соотчичам вашим, оказать начальничью вашу помощь и снабдить Охотский порт предписаньем».