Невольники чести

— Нынче, ваше превосходительство, с пакетботом «Ростислав» получил я депешу от прямого моего начальника по сыскной линии — иркутского полицмейстера, в коей приказано мне арестовать и, заковав в железа, отправить этапом в Санкт-Петербург комиссионера нашего отдела Российско-Американской компании купца второй гильдии Хлебникова Кириллу сына Тимофеева… — тут капитан умолк, то ли переводя дух, то ли давая возможность губернатору осмыслить услышанное. Федотов знал доброе отношение генерала и генеральши к камчатскому комиссионеру, да и сам до сего дня ничего не имел против него.

— Так… — нахмурился Кошелев, снова пробарабанив костяшками пальцев марш, но на этот раз по-иному, резко и гневно. — В чем же обвиняется Кирилла Тимофеевич? Изволь объяснить!

— В воровстве и растратах, ваше превосходительство…

— И по чьему навету сделано такое серьезное обвинение?

— По доносу некоего Плотникова… Похоже, того самого, коий у нас в Петропавловске приказчиком обретался, а опосля сгинул в тайге…

— Вот те на… Как же это получается? Плотников в друзьях у Хлебникова ходил, доверием его пользовался… Впрочем, сие уже иная история… — губернатор задумчиво поскреб щеку. — Как мыслишь поступить, Евлампий Евграфович?

— А что тут размышлять, ваше превосходительство? В железа и — на «Ростислав»! Он завтра снимается с якоря и обратно, в Охотск!

— В железа, говоришь… Экий ты, братец, службист… — не то с одобрением, не то с укоризной произнес губернатор. — Ужель, положа руку на сердце, ты и впрямь видишь в комиссионере казнокрада?

— Сомнение имеется, конечно… Но ведь бумага-то — казенная… Чай, наверху, прошу прощения, не дураки сидят: не проверив, не послали бы…

— А ежели именно так и случилось? — спросил губернатор, которому кивок капитана на сильных мира сего напомнил его собственную почетную ссылку. — Что, ежели там не разобрались и послали депешу, а ты исполнишь и невинного человека страдать заставишь? Как потом перед Богом и самим собой отчитаешься за неправду сию?

Федотов непонимающе посмотрел на генерала:

— Так как прикажете действовать, ваше превосходительство! Вы же знаете, за-ради вас я ведь не побоюсь и…

Генерал только рукой махнул:

— Ну что ты, Евлампий Евграфович! Это я о своем… А ты поступай, как тебе долг и присяга велят… Токмо уж изволь, чтоб без цепей! Чего хорошего человека перед людьми срамить…

Когда капитан Федотов откланялся и вышел, губернатор направил вестового к комиссионеру Хлебникову, вызывая того на аудиенцию. Павел Иванович был наслышан, что этой весной Хлебников едва не погиб, путешествуя по льду реки Камчатка. Ему доложили, что беспомощного комиссионера подобрали и спасли охотники, очутившиеся неподалеку. После этого Кирилла Тимофеевич долго болел, да и сейчас находится не в добром здравии. Однако медлить со встречей было нельзя: ретивый Федотов тут же бросится исполнять приказ полицейского начальства, и помешать ему губернатор, будучи сам пленником закона, не сумеет. Остается подчиниться обстоятельствам… Они на этот раз сильнее желаний генерала. Вместе с тем отправить по этапу человека, некогда спасшего Елизавету Яковлевну от верной гибели, не простившись с ним и не выказав своего участия, Павел Иванович посчитал для себя недостойным.

Потому, когда после доклада о прибытии комиссионера тот переступил порог, Кошелев встал из-за стола и прошел ему навстречу. Пожал Хлебникову руку, как равному. Вгляделся в лицо — вид у Кирилла после перенесенной болезни был неважнецким.

— Рюматизм проклятый замучил, ваше превосходительство… — так объяснил состояние здоровья смущенный высоким вниманием Хлебников.

— Да-с… рюматизм — штука скверная! — согласился генерал. — Но смею вас уверить, уважаемый Кирилла Тимофеевич, есть вещи пострашнее оного недуга… Предательство, например…

— Не понимаю вас, ваше превосходительство… Вы говорите с позиций философских или же что-то конкретное имеете в виду?

— Сейчас поймете, милостивый государь… Да вы присаживайтесь…

Подождав, пока комиссионер, преодолевая боль в суставах, устроится на стуле, губернатор поведал ему все, что узнал от капитана Федотова. По мере его рассказа лицо Хлебникова то и дело менялось: то заливалось пунцовой краской, то приобретало бледно-зеленый оттенок. «Не грохнулся бы в обморок Кирилла Тимофеевич», — подумал генерал и постарался поскорей закончить рассказ:

— Вот такой пасьянс, Кирилла Тимофеевич! А вы, помнится, хлопотали за сего Плотникова… Прав, выходит, был граф Толстой, утверждая, что сей холоп — отродье варначье и доверия к нему быть не может…

— Ах, ваше превосходительство, — едва выговорил Кирилл, — в голове моей все смешалось… Не могу поверить, чтобы Абросим так поступил со мной…

— Увы, Кирилла Тимофеевич, сам Христос и тот ошибался в своих учениках, а мы — простые смертные, тем паче от ошибок не застрахованы… У капитана Федотова на руках все свидетельства тому, что вас оклеветал… Я лично в том ничуть не сомневаюсь… Вас оклеветал человек, коему вы доверились полностью!

Видя, что комиссионер совсем поник головой, генерал продолжал как можно более бодрым голосом: