Невольница драконов. Семь дней на любовь (СИ)

Сдавленная между двух драконов, наполненная ими до предела, задушенная любовью и страстью, я громко застонала, чувствуя, как высохли губы, утомленные жаром поцелуев.

Только так, в едином ритме, не сбиваясь с такта… Толчок, толчок, толчок…

Драконы, словно читавшие мысли друг друга, не прекращали взвинчивать меня синхронностью, пока горящая волна не обожгла ноги, лавой поднимаясь все выше и сворачиваясь в животе огненным комком. Он пульсировал, дрожал, и наконец, чуткий к чужим движениям, взорвался, заставляя меня криком выпустить его из горла и затрястись так, что только тела драконов могли удержать меня на месте.

Сильно вдавленные пальцы, утробный рык, стон, и этого оказалось достаточно, чтобы драконы последовали за мной, засмотревшись на то, как я проваливаюсь в удовольствие, не в силах сдержаться и скрыть его. Плоть внутри завибрировала, словно становясь еще крепче. С трудом приоткрыв глаза, я увидела, как Киррас, запрокинув голову, дрожал от оглушающего удара собственного сердца.

Переливаясь огненными линиями, словно живой, огонь вновь наполнил их тела, прокатываясь по венам кипящей силой.

Двигаться не было сил, и я продолжала неподвижно лежать, позволяя драконам не покидать свое тело, наслаждаясь секундами принадлежности, когда все такое сложное и запутанное становится ясным и понятным.

Я — их. Они — мои.

Драконы и пламя, созданные друг для друга.

— Как ты? — целуя затылок, прошептал Тайрос, зарываясь носом в запутавшиеся кудряшки. — Сердце мое.

— Словно воскресла после маленькой смерти.

— Тогда подыши немного, и мы продолжим, — кровожадно, но так нежно добавил он, что мурашки предвкушения расползлись по покрытой испариной коже. — Нам этого мало. Мы не насытились, Ханнари.

— Я тоже, — призналась, и не сдержала облегченный стон.

Это еще не все. Спасибо, Великий Огонь!

Глава 41

— Кусай, — смеясь, протянул Киррас, держа у моих губ крупную красную ягоду. — Только за пальцы меня не хватай, вредина.

— М-м-м, — лениво проурчала я, обхватывая губами плод и отрывая его от хвостика. — Какая она сладкая!

— Мы старались. Точнее, торговец, которого мы замучили, — подсказал Тайрос, поймав мою лодыжку и прижимаясь к ней губами. — Все самое сладкое для нашего огонечка. Только бы ты улыбалась.

— Подлиза, — усмехнулась я, вызвав на губах дракона ответную улыбку. — Боги, уже вечер. Как быстро пролетело время…

Я не лукавила. День действительно промчался, словно его и не было. Только урчащий голод, терзавший желудок, и измученно раскиданная постель намекала на то, что мы так и не покинули ее до самого заката, смяв простыни и разбросав все подушки.

Тело гудело от усталости, но дрожащая в груди удовлетворенность полностью игнорировала этот факт, позволяя хоть и лениво, но двигаться.

Весь день…

Мы провели в кровати весь день, раз за разом удовлетворяя новый и новый голод, так и не сумев до конца насытиться и сдавшись лишь под дружное урчание желудков, напомнивших, что силы нужно пополнять не только голым энтузиазмом.

Я с тоской взглянула на свою ступню, зажатую в крепких пальцах Тайроса, который, не стесняясь своей великолепной наготы, впервые растерял всю суровость, не пытаясь пригладить растрепанные волосы и стереть с лица бездумно удовлетворенную улыбку.

Такой счастливый.

А Киррас?

Лунный облизывал подушечки пальцев, так же напав на ягоду, которой меня кормил, и блаженно закрывал глаза, позволяя украдкой сползти взглядом по крепкой груди ниже, к крепкому животу и возмутительно впечатляющему паху.

Словно помутнение.

Вся наша близость смешала в себе признание, грядущее прощание, трепет, зародившиеся чувства и отказ верить в их обреченность. Мы словно знакомились, переступая принципы отношений, сразу же перетекших в откровенный диалог, где вместо слов были действия.

Я была изучена этими голодными до внимания драконами с головы до ног. Зацелована, искусана, испещрена влажными полосами языков, неумолимо пробующих покрасневшую кожу, вспыхивающую под их взглядами.

Они любили так — дико и необузданно, временами слишком откровенно, разрешая мне не прятать себя под маской чопорности и показывать себя настоящую, ту, что отвечала им такой же жадной взаимностью.

А я оказалась той еще бесстыдницей, не чувствовавшей меры и скромности.

Даже усмехнулась от собственного признания.

Все! Ну, практически все, о чем я писала, успела сегодня попробовать, прочувствовав наконец разницу и на деле убедившись, что приуменьшала ощущения, которые описывала.

Теперь уже не представляется возможным рассказывать о близости, как раньше. В голове всегда будет несоответствие с реальностью и рьяное желание исправить неправдоподобность.

— О чем думаешь, Ханнари? — заметив мой задумчивый взгляд, Тайрос провел пальцами от ступни до самого колена и небрежно натянутого покрывала, которым я обернулась, как нелепым нарядом. — Взгляд такой недобрый.

— О практике. Я не все попробовала, — коварно сощурившись, кровожадно улыбнулась. — Чувствую некоторую неудовлетворенность неоконченными занятиями.