Невольница мира

Ищи пути в тоннелях чёрных дыр,

Предчувствуя вселенной вероломство -

Уже светило падает в надир

И Белый ягуар принёс потомство!

* Мы живём в преддверии Новой Космической Эры - Эпохи Белого

Ягуара, которая начнётся в 2013 году, а точнее на рассвете дня зимнего

солнцестояния 21 декабря 2012 года. Знанием об эпохах, о времени

в совершенстве владели ольмеки, майя, ацтеки.

ЧИТАЯ КАСТАНЬЕДУ

Загадочный, причудливый дымок -

Туманный джин из трубки Дон Хуана, Окутай! Русский путник изнемог -

Он шел сквозь ночь. Уже бела поляна, Вчерашняя, что так была пестра,

Душистым мхом вдыхавшая пространство, Причудница России и сестра,

Измученного распрями славянства.

Вернись дымок! Невыносима быль.

В дурманном сне все прошлое растает.

Упав, как в бездну в сохнущий ковыль, Усталый путник сладкий дым вдыхает.

Но скоро он очнётся у дорог,

Стократ обматерённых дураками.

А Дон Хуан, и трубка и дымок

За северными сникнут облаками.

В ВАРШАВЕ

Осенним утром, терпким сентябрём

Твой взгляд в окне гостиницы ловлю...

Усталый бармен чистит серебро,

А стрелка приближается к нулю -

Тому нулю, что после единицы...

В столице - десять. Я давно не сплю, Тебе, Варшава, продолжая сниться

Той каплей польской крови, той моей, Что хочет быть травой у древних стен

И задохнуться от твоих дождей.

Сентябрь наших встреч благословен, Моя Варшава. Знаю - ты услышишь

Как я, приемля добровольный плен,

Родство окликну именем Всевышним.

В ИТАЛИИ

Там, под балконом, столики, дымок, Весёлый парень выпекает питцу...

Наш Савиньон вспотел и изнемог

Желанием запомнить наши лица.

Играет итальянское вино.

Уже сместилось медленное время.

Кружится говорка веретено.

Хмельная терпкость веселит и греет.

Тугая тьма легко сползает гор.

Торопится поток бурлящ и колок...

Ночной невероятный разговор

еще вершится, страстен, но недолог.

Нам нечем заплатить за эту ночь -

За ближний шепот и за дальний шорох, И лучше промолчать и превозмочь

Желание запутаться в повторах.

***

Вид с лоджии: зима, река в снегу,

Прохожие на тропках туренкура...

А где-то там, на дальнем берегу,

Ранима даль и роща белокура.

Гуляет солнце - ореол размыт

Трепещущей, сквозящей атмосферой.

Всё так объёмно... Бог даёт кредит, А в погашенье принимает веру.

Отсюда, сверху, от витых перил,

От шторы, всколыхнувшейся волною,

Не снега наст, а вечности настил

Мерещатся у ветра за спиною.

Поверю голосу, окликну свет,

Пока гортань для звука не помеха,

В надежде на сомнительный ответ -

Косноязычный краткий отклик эха.

Нет, не запомню смутного числа

Взлетевших птиц, как не запомню часа...

О, Боже, как вселенная мала,

А память нерадива и напрасна!

***

В предутренний, неповторимый сон

Я ухожу по странным лабиринтам.

Шаги, нездешним звукам в унисон,

Сливаются с потусторонним ритмом.

И голос, вдруг срывается на крик,

И видятся родные коридоры,

И двери открываются на клик

Нетерпеливой мышки монитора.

Там на окне мерещится герань.

Полы натерты, кресла угловаты.

В смятенье время перешло за грань

Реальную, и бесполезны даты.

Зато я вижу каждую деталь:

Пальто в прихожей с ватною подкладкой, Стекло в узорах - за окном февраль, В стакане чай холодный и не сладкий...

Крест- накрест в окнах - символом война.

Вот-вот в подвалы позовёт серена...

В простенке фотография видна

Того, кому не вырваться из плена.

Но крик вороний обрывает сны...

Харон - провидец размыкает вежды:

Усталый мир откинул шлейф войны,

Как женщина, совлекшая одежды.

***

Бог ипостаси тех широт,

Где длилась молодость. И детство,

Приемля бедности соседство,

Ещё к пустым окошкам льнёт,

Где в глинозёме спят "схоронки", С фольгой и ветошью цветной,

И, словно клад, хранят девчонки

Свой рай бумажно-слюдяной.

Мой тёплый Бог послевоенный,

Смешной одышкой поражен,

Ты мечешься в силках вселенной,

Устав от множества имён,

Которым славу воссылают

За тишину среди разрух.

Как жаль, твой слух не принимает

Земную славицу за звук.

Ты не живёшь и не стареешь,

И полубденье, полусон

Существованием не смеешь

Назвать, велик и вознесён.

Займи в душе моей пространство,

Поросшее полынь-травой.

Я не раба вегетарианства,

Но нынче пост приемлю твой.

Любуясь летней пасторалью,

Перевожу твои стихи,

Благослови мои старанья,

Мой Боже, и прости грехи.

***

Память: русская равнина,

Лог, туманная низина,

Гребень леса, дух костра...

Сон из детства: прятки, Нина -

Незабвенная сестра.

В штопаной авоське лета -

Воздух, добела нагретый,

Грозы, радуги, ветра,

В тополиный пух одеты

Золотые вечера.

Слово каждое волнует...

Вздохи, шепот, поцелуи -

В каждом привкус ворожбы...

Позабыто всё, что всуе -

Свет на краюшке судьбы!

ЕМУ

Что он думал, когда просыпаясь в бреду?

Видел дрожь полумрака и серую пропасть рассвета?

Он забыл, что сломался и запил себе на беду, И глядел в пустоту сквозь нелепость лубочного лета.

А когда от печальных видений слипались глаза, Он метался во сне, ожидая любви отголоска, Опускался на дно, и на миг, прозревая в слезах, Видел странную женщину - руки из мёда и воска.

Он придумал её. И её неземная печаль

Показалась ему воплощеньем вселенской печали...

У Полярного круга дробился холодный хрусталь, А у самых окон, как безумные, птицы кричали...