Невольный брак (СИ)

Комната, погруженная во мрак, вдруг наполнилась светом — зеленоватым, сперва тусклым, едва заметным, но с каждой секундой он становился все ярче, в какой-то момент и вовсе прогнал темноту даже из самых дальних углов. Я попросила, чтобы меня оставили в покое, выключили свет и не тревожили всю оставшуюся жизнь. Но, оказалось, сияние исходило от моей кожи. Я закричала от дикого ужаса, и тогда помещение залил ослепительный свет. Раздался звон бьющегося стекла, будто дикий зверь, затаившийся где-то в помещении, от испуга выбросился в окно. В покои тут же ворвалась метель, чтобы укрыть меня белоснежным покрывалом, защитить от всех невзгод и колючего мира.

Глава 40

Похороны Аарона, на которых все лица смешались в одну серую массу, я практически не помнила. Они прошли тихо и без помпезностей — такое распоряжение отдал супруг незадолго до смерти. Он не любил излишнее к себе внимание при жизни и просил не забывать об этом и после его ухода. Однако почести, полагающиеся ему как бывшему советнику, все же были оказаны.

Следующие три дня я не покидала свою комнату. Просто лежала, свернувшись калачиком, на постели, погрузившись в раздумья и не желая никого видеть. Но в памяти отложилось, как кто-то приходил ко мне и заставлял пить успокоительные капли, вливал магию. Но это лишь на время избавляло от самобичевания. Я неустанно корила себя за то, что не спасла любимого человека. Боль утраты и чувство собственного бессилия сжигали все внутри. И пусть мой дар пробудился уже после кончины Аарона, пусть я не знала, смогла бы помочь ему без артефакта или нет, это не уменьшало поселившегося в душе ощущения вины.

В пятницу с самого утра мое уединение нарушила горничная, передавшая указание Ламира: явиться к десяти в рабочий кабинет для заслушивания завещания покойного супруга. Я неохотно приняла ванну и надела черное платье. Именно этот цвет мне полагалось носить ближайший год в знак скорби по мужу.

В назначенный час я опустилась в свободное кресло рядом с новым главой рода Тонли и сложила слегка исхудавшие руки на коленях. Напротив нас за массивным столом восседал Генри — поверенный мужа в делах. Он неторопливо перекладывал лежащие перед ним бумаги то в одну стопку, то в другую, словно намеренно тянул время, и старательно избегал смотреть нам в глаза. Мне же хотелось, чтобы это все поскорее закончилось. Тогда можно было бы снова вернуться в свои покои, спрятаться в четырех стенах от любопытных взглядов прислуги и их постоянных перешептываний за спиной.

Генри, наконец, взял в руки первую страницу из стопки внушительных размеров, прочистил горло и скорбным тоном стал произносить заученные выражения соболезнований:

— Лэр Тонли, лира Айрис, мы собрались здесь сегодня при весьма печальных обстоятельствах…

— Лэр Крегсби, давайте перейдем непосредственно к завещанию, — перебил мужчину Ламир. Ему, видимо, как и мне, хотелось покинуть этот кабинет, в котором все напоминало о его бывшем владельце.

Поверенный кивнул, устремил взор на исписанный лист бумаги и вновь громогласно заговорил:

— «Я, Аарон Тонли, находясь в здравом уме и твердой памяти, действуя добровольно, завещаю: своему преданному слуге, дворецкому Дилару Шелтону, сумму в триста золотых…»

Мужчина безэмоционально зачитывал последнюю волю моего супруга, перечисляя имена едва ли не всех людей, которые когда-либо прислуживали в этом замке. Он замолчал лишь однажды, чтобы сделать глоток воды, но, казалось, проглотил язык, когда дошел до самой важной части. Однако, бросив на Ламира мимолетный взгляд, Генри слегка повел плечом и снова продолжил:

— «Супруге, Айрис Тонли, я завещаю сумму в размере восьми тысяч золотых. Следующее же неоднократно взвешенное решение я принял самостоятельно и без чьего-либо давления. Итак, все свои сбережения, которые останутся после ранее упомянутых выплат, я завещаю своему единственному сыну, Ламиру Тонли. Родовой же замок, как и полагающуюся земельную ренту, я передаю в равноправное владение двум моим самым близким и любимым людям: восточное и южное крылья переходят к моей супруге Айрис Тонли, а северное и западное — Ламиру Тонли…»

Я не поверила услышанному и тупо уставилась на поверенного. Согласно этому пункту я становилась хозяйкой замка наравне с дознавателем. И ему это, конечно же, не понравилось.

— Нет! — возмутился сидящий рядом молодой мужчина и вскочил с места будто ужаленный. Его лицо приобрело тот же оттенок, что и у лежащего на полу бордового ковра. — Нет! Не может быть! Он не мог так со мной поступить! Разве у нас мало имений и особняков? Что это еще за шутка?

— Лэр Тонли, успокойтесь, — твердо проговорил Генри, пытаясь охладить пыл Ламира. — Завещание вашего отца не подлежит пересмотру и не может быть оспорено ни одним судом. Для вас обоих у меня имеются два запечатанных конверта. Возможно, в них найдется объяснение его поступку.