Джессика попросила захватить вещи из корабля, и я забрался в арендованную
машину и поехал на пристань на реке Фьюмичино. Сколько бы раз я тут ни был, я все еще
не привык ездить по улицам Рима.
На борту я взял сумку и заполнил ее пижамами, футболками, нижним бельем и
туалетными принадлежностями. Последние два дня были тяжелыми. Я бросил сумку на
палубу и сел с пивом и бумагой. Нам говорили, что придется остаться в Италии, как
минимум, на восемь недель, мы просто не думали, что у Джессики так скоро начнутся
роды.
Мы с ней ели тройное мороженое у основания Испанской лестницы, когда это
произошло. Она уронила мороженое и схватилась за живот.
– Думаю, отошли воды, – мы переглянулись.
– И ложка упала, – отметил я.
Я усадил ее в машину и водителем–итальянцем, который был счастлив доставить нас
в ближайшую больницу. Он хлопал и размахивал руками, перечисляя двенадцать его
внуков. Джессика беззвучно молила меня заткнуть его, но я не смог его заставить. Я
обнимал ее, успокаивал жену, пока мы не доехали.
Через сорок восемь часов родилась София Кэролайн Флинн.
Я сделал глоток пива и начал писать. Слова, что я записывал, пришли ко мне, когда я
увидел лицо дочери, их нужно было рассказать. Я еще не видел такой красоты. Они с
Джессикой будут навеки в моем сердце.
Я закончил, спрятал письмо в конверт и положил его в сумку, помолился за жизнь и
вернулся на римские дороги.
Мои девочки не спали, когда я вернулся.
– Эй, – сказала Джессика, – мы скучали.
Я опустил пакет на край стола и вытащил письмо.
– Это твоя записка? – спросила она.
Я кивнул.
– Я могу прочесть?
– Конечно.
Джессика отдала нам кроху, и я вручил ей письмо.
Джессика посмотрела на меня, и я склонился и поцеловал ее.